Гражданская война (окончание)

Здесь я должен написать хоть коротко об общей военной обстановке, которая создалась в связи с нашим приходом в Севастополь. Военные операции, которые начались в 1918 году против красных под командованием генерала Корнилова и продолжались на Украине после смерти Корнилова под командованием Деникина в течении 1918 и 1919 г. окончились полным поражением Добровольческой армии в феврале 1920 г., когда остатки ее должны были эвакуироваться в еще не занятый красными Крым. Эта эвакуация показала, что армия не разбита окончательно, она жива! Мало того, пользуясь свободной территорией в Крыму, Добровольческая армия после переформирования своих воинских частей и при помощи бывших западных союзников России в войне против немцев - полна решимости продолжать бой против узурпаторов и насильников, засевших в Кремле. Чтобы этот бой был более успешным произошла смена высшего командования армии. Бывший главнокомандующий должен был вследствие болезни (общий ревматизм) уйти в отставку после эвакуации в Крым. Его место занял еще сравнительно молодой генерал Врангель, из обрусевших немцев. Врангель был из семьи, один из членов которой открыл на севере остров, названный в его честь – „остров Врангеля“. Генерал Врангель был превосходный организатор, очень энергичный и решительный.
Итак, первый период гражданской войны, длившийся с 1918 г. до 1920 г. (февраль) и закончившийся эвакуацией в Крым - можно назвать периодом блестящих побед и поражений Добровольческой армии под командованием генерала Деникина. Возникает вопрос - почему же военные операции кончились для Добровольческой армии так трагически? Как непосредственный участник я объясняю эту трагедию причинами двоякого характера. Во- первых политическими и некоторыми чертами личного характера самого гене рала Деникина. А во вторых - причинами военными.
Начну с первых причин. Деникин был превосходный специалист военного искусства, но не политик! Около него не было человека, который бы исходя из общей победной ситуации посоветовал бы главнокомандующему, что он должен был делать в освобожденных от красных областях и что абсолютно было недопустимо проводить в жизнь. Правда, при нем было несколько бывших членов государственной Думы. Но Родзянко был „октябрист“, партии „17.10.1905 г“день, когда под влиянием революционных движений была царем издана, как ее прозвали в народе, „куцая конституция“. После февральской революции он стал председателем Временного правительства. Но он остался фактически сторонником монархии и „единой неделимой России“. „Единая неделимая Россия“ и стал лозунгом Добровольческой армии. А еще в февральской революции был популярный лозунг „Самоопределение – вплоть до отделения“. Это касалось таких областей как Украина, Грузия, Армения . Поэтому украинцы, по земле которых шла Добровольческая армия, в рядах которой чуть ли не половина состава армии были украинцы - с одной стороны были против русских красных, а с другой, помогая добровольцам - не были согласны с лозунгом „Единая неделимая Россия“. Необходимо было украинцам обещать по свержению советской власти - самостоятельность, заложенную на демократических принципах. Деникин, под влиянием Родзянко и других, находящихся при нем политиков, настроенных монархически, этого не сделал и поэтому среди украинцев не пользовался симпатиями. Кроме того, благодаря своему мягкому характеру, не был в состоянии бороться строгими мерами против насилия, применяемого некоторыми офицерами армии среди населения при реквизициях припасов, повозок . А так же расстрела некоторых пленных (комиссаров), хотя приказ по армии запрещающий подобную расправу с пленными и был ими же выдан. Наконец, здоровье уже старого генерала было сильно подорвано сильным ревматизмом и неприятностями, связанными с общей ситуацией и недостаточно активным отношением со стороны бывших союзников по войне – Франции и Англии.
Другая причина поражения армии была - военная. В 1918 и 1919 гг. Добровольческая армия победоносно шла вперед на север, достигнув пределов Орловской и Курской областей ( июль и август 1919 г.) исключительно благодаря тому, что Красная армия была в состоянии формирования. Противник добровольцев действовал в форме отдельных отрядов, состоявших из мало дисциплинированных бойцов и неквалифицированных командиров. Армия, имевшая высококвалифицированный командный состав, авангардные офицерские роты и хорошо обученных и политически настроенных против большевиков - сравнительно легко наносила удары красным отрядам и гнала их на север, одновременно пополняя свои ряды красными пленными, которые охотно вступали в ряды добровольцев.
По заключении большевиками похабного мирного договора в Брест-Литовске в 1919 г. с немцами, большевики отказались очистить часть польских земель, занятых русскими во время минувшей войны. Поляки, объявившие в 1918 г. суверенитет Польского государства потребовали в границах государства очистить земли занятые красными. Но советское правительство это сделать отказалось. Началась война между поляками и красными. Продолжалась она до 20. августа 1920 г., когда был заключен мир, по которому русские освободили польские земли. Но война польско-советская была на пользу Добровольческой армии, потому что оттягивала значительную часть Красной армии с южного фронта в Украине. Но вот польско-советский фронт ослабел и завершился мирным договором и вся масса красных войск была переброшена на юг Украины против добровольцев. Кроме того, советское правительство приняло решительные меры в деле организации регулярной Красной армии. Во главе этого дела Ленин назначил Троцкого. На наше несчастие Троцкий оказался чрезвычайно способным организатором армии. В короткое время он ввел строжайшую дисциплину. В противовес коннице добровольцев сформировал целую кавалерийскую армию. Начался нажим на добровольцев и Добровольческая армия стала медленно, с боями отступать на юг, откуда вышла в 1918 году , пока не дошла до Новороссийска, откуда была переплавлена на пароходах в Крым.
Пользуясь военным „затишьем“ в Крыму вплоть до „Перекопа“ (узкий перешеек на севере Крымского полуострова), который был немедленно занят нашими добровольцами на случай наступления красных. Но и за Перекопом никакого движения красных не было заметно. Между офицерами пошли слухи о том, что англичане ведут переговоры с советским правительством о перемирии ... Возможно, что это была правда, потому что в течении почти двух месяцев никаких военных действий не происходило. Этим фактическим „перемирием“ и воспользовалось наше высшее командование во главе с генералом Врангелем, чтобы привести в порядок старые полки и пополнить их новыми силами. В Крыму - в Севастополе, в Симферополе, в курортных местечках оказалось много бывших военных, бежавших на юг по мере наступления Красной армии. Среди них было много казаков-донцов и кубанцев. Вот этими-то людьми и были пополнены сильно поредевшие полки Добровольческой армии. Что касается военного вооружения и снаряжения, то в этом отношении морским путём стали подвозить для Русской армии англичане и в меньшей мере - французы. В порядке переформирования воинских частей наша пулеметная рота было расформирована и часть ее („взводы“) во главе с офицерами, солдатами и пулеметами были прикомандированы к строевым частям полков – батальонам. Я был прикомандирован со своими пулеметчиками и 10 пулеметами ко 2-му батальону 2-го Дроздовского полка, которым командовал полковник Харжевский… а батальоном – подполковник Рязанцев. С командиром полка я мало имел дела. Но с виду и в обращении с офицерами производил впечатление интеллигентного человека. По своим обязанностям я должен был находиться вместе с подполковником Рязанцевым. В батальоне было 4 роты, к каждой из которых я должен был в зависимости от ее военного положения определять пулеметы. Следить за правильностью их действия и обслуги и в резерве или вне боя подготовлять новых пулеметчиков, как замену выбывших из строя. Несмотря на то, что мои новые обязанности были связаны часто с непосредственным участием в бою, я был рад что, наконец, расстался со своей бывшей пулеметной ротой и с такими преступными типами, как командир роты поручик Павлов и как уголовный тип - поручик Святышев. С поручиком Святышевым у меня были постоянные столкновения, как из-за его „пристрастия“ расстреливать пленных , так и из-за его „ночных похождений“ в оставленных без власти городах с целью грабежа. За мою критику и осуждение подобных его действий он называл меня „большевиком“ и грозил при первой же возможности меня застрелить. Поэтому я и был рад расстаться с подобными типами, предпочитая быть убитым пулей красного, чем пулей негодяя Святышева.
В то время, когда мы были в Севастополе, среди населения была распространена эпидемия „сыпного“ и „возвратного“ тифов. Да и я еще привез двух солдат больных возвратным тифом (оставили их в Феодосии в больнице). К глубокому сожалению и мы оба стали жертвами этой эпидемии. Сначала захворала Соня, лежа на матраце на полу. Поднялась температура. На следующий день отвел ее в городскую больницу (везти было не на чем!) Определили возвратный тиф, температура стала быстро подниматься. Теперь вопрос - выдержит ли ее сердце высокую температуру? Я знал, что у нее сердце хорошее, но все же брал страх за ее жизнь! Но вот через несколько дней, лежа на матраце, и я почувствовал себя плохо. На другой день едва-едва дошел до той же городской больницы, меня сразу же приняли. Температура поднялась до 40 градусов… а может быть и выше, я стал бредить. Определили тоже возвратный тиф. А когда врач узнал, что оба мы спим на полу на каких -то матрацах, то заявил, что болезнь мы подцепили именно от них. Высокая температура держалась несколько дней. От слабости я не мог двигать ни рукой, ни ногой, лежал как пласт. Как говорил врач, самый опасный момент этой болезни - это момент кризиса, когда температура падает с высокой под нормальную, вследствие сердце получает сильный шок и это выдерживает только здоровое сердце. После чего начинается выздоровление. Подобный кризис у меня настал, как я вспоминаю, через 4-5 дней. К вечеру этого дня я от высокой температуры впал в бессознательное состояние … а когда пришел в себя, я увидел около себя врача, который сказал, что кризис прошел благополучно. Я сразу же попросил сиделку узнать в женском отделении о состоянии Сони. Сиделка вернулась и сказала, что у Сони кризис был уже несколько дней тому назад и тоже прошел благополучно, что меня очень обрадовало. А через неделю приблизительно я узнал, что ее уже выписали. Теперь меня мучила мысль, что она снова будет спать на этих матрацах. Но оказалось, что хозяйка сама догадалась и матрацы выбросила. Через неделю после кризиса - несмотря на мою большую слабость выписали и меня. И вот я пошел домой . Когда вышел из больницы, стала кружиться голова и я сел на лавочку, пока не привыкли глаза к окружающей обстановке …а затем шаг за шагом пошел. Шел очень долго. Когда я пришел „домой“ и открыл дверь, то увидев Соню - я подумал, что в комнате какая-то совершенно чужая женщина. Голова у „женщины“ голая без волос, лицо исхудавшее до неузнаваемости и только глаза Сонины! А „женщина“ взглянув на меня, несколько мгновений затихла и только потом бросилась обнимать. Так нас изменила болезнь!
При выходе из больницы я получил удостоверение, что мне для полного выздоровления необходим отпуск до трех недель и по возможности в деревне, где питание для укрепления организма лучше, чем в городе. С этим удостоверением я явился в военную врачебную комиссию, где мне на основании моего убогого вида без всяких разговоров выдали воинский отпускной билет на 3 недели. Соня тоже получила такое удостоверение. Три недели свободной жизни!!! А теперь вопрос, где с наибольшей пользой для здоровья провести это свободное время? Случайно встретил на улице своего палатного врача, который мне прямо сказал, чтобы мы ехали в татарскую деревню в районе Бахчисарая. Там еще сносно питаться, а в особенности для нас с ослабленным организмом будет весьма полезным пить кумыс. Так мы и сделали.
Перед отъездом из Севастополя от знакомых офицеров я узнал новости о событиях, которые произошли во время моей болезни. Прежде всего могу сказать о себе, что мне опять повезло - „не было бы счастья – да несчастие помогло“. Во время моей болезни сводной ротой нашего Дроздовского полка был произведен десант с моря на Хорлы , который был занят красными. В состав десанта было включено и подразделение с пулеметами второго батальона полка, в котором я числился. Как мне передали офицеры батальона, в этой операции должен был бы участвовать и я со своими пулеметами. Вместо меня участвовал мой помощник. Участники были посажены на военные катера - а в качестве поддержки и прикрытия на небольшом расстоянии от них шел небольшой миноносец. Десант отправился ночью с тем, чтобы быть на месте перед рассветом. Операция оказалась неудачной. Красные встретили высадившихся дроздовцев убийственным огнем - ружейным, пулеметным и огнем легкой артиллерии. В результате, дроздовцы, неся тяжелые потери, не достигнув цели, должны были отступить и под отчаянной стрельбой красных погрузиться и уходить что есть мочи из сферы стрельбы. Вернулась в Севастополь только четверть отплывших. Остальные были убиты, ранены и взяты в плен. Кому и зачем была нужна эта безнадежная операция - осталось неизвестным. От офицеров узнал и о том, что несколько офицеров, в том числе и молодой подпоручик Чепурин умерли от сыпного и возвратного тифов.
Перед отъездом в Бахчисарай сделали несколько покупок. Прежде всего чемодан и „вещевой мешок“. Кое-что из продуктов /которых было в магазинах очень мало/, вроде крупы, муки, сушеные овощи .. Соня на остриженную голову - несколько платков. Кое-что из белья. Много нужных вещей оставили мы в Новороссийске и теперь пришлось пополнить. В Бахчисарай приехали поездом и сразу начались переговоры с татарами перед вокзалом. Наконец сговорились с одним пожилым татарином, жителем одной из ближайших деревень. Наложили свои монатки на повозку, запряженную одной лошадью и поехали на новое место жительства. Ехали мы что-то около часу. Наконец приехали в татарскую деревушку из нескольких глинобитных домиков. Около каждого домика были сады с фруктовыми деревьями, которые в это время все были в цвету. Нас староста привел в опустевший домик, из которого владельцы переехали в новый дом несколько лет тому назад и домик был в запущенном состоянии. Но староста, видно было, что был порядочным человеком, откуда-то принес небольшой столик, две скамейки, чем-то набитых два матраца и два ведра. У нас были 2 небольшие кастрюли, несколько стаканов, кружка и 2 прибора - вот и все наше хозяйство. В деревне были 2 колодца. Но самое главное, вместо печки было углубление на уровни глиняного пола с прямым выходом в крышу. Топливо было так называемый „кизяк“ – это сухой помёт помешанный с соломой. Пришлось его покупать у татар. Была небольшая лавчонка, в которой еще можно было достать муку, крупу и всякие мелочи. Хлеб покупали у татар. Главными продуктами нашего питания были .голуби, которых разводили татары и „кумыс“, к которому не сразу могли привыкнуть. Соня приспособилась варить обеды в печке / забыл ее татарское название, сидя перед ней на корточках, как татарки помешивая железным шестом пепел.
Наша жизнь в татарской деревне была довольно однообразная. Но за то оба мы чувствовали как благодаря кумысу, голубям и фруктам быстро набирали силы после пережитого тифа. И в то же время с любопытством приглядывались к окружающим нас крымским татарам. Надо заметить, что крымские татары очень красивый народ, и девушки и парни. Статные, ловкие, с тонкими чертами лица - татары, в особенности молодёжь, производили впечатление на приезжавших туристов с севера, среди которых было не мало аристократов из Петрограда и Москвы и вообще богатых дюдей. Многие татары при своем небольшом хозяйстве и фруктовых садах подрабатывали тем, что имея верховых лошадей устраивали для богатых поездки в горы. Это давало им возможность больших заработков и так крымские татары жили не богато- но зажиточно. Были мы раз в Бахчисарае… чтобы посмотреть на город, который вдохновил Пушкина написать „Бахчисарайский фонтан“. Дворец, описанный в поэме Пушкином видели и мы с Соней, но к сожалению у нас было мало времени подробно осмотреть обширные залы и гаремы хана Гирея. Были мы и в зале, где находятся два фонтана, льющие непрерывно воду в белые мраморные чаши.
Отпуск быстро подходил к концу. Надо было думать о возвращении в армию. Но возвращаться не было особого желания! Все чаще и чаще в голову приходила мысль - какой смысл снова начинать бой против красных, когда в руках красных - вся Россия! так зачем продолжать, вернее снова начинать эту гражданскую бойню?! Но какие бы мысли не приходили мне в голову, я был связан с Добровольческой армией и решил оставаться в ней до конца, каким бы трагическим этот конец не был, по нашей поговорке - „назвался груздем – полезай в кузов!“ В конце апреля 1920 года я поехал в Севастополь в Комендантское Управление… чтобы зарегистрироваться об окончании отпуска и одновременно узнать местонахождение моей воинской части, к которой я был прикомандирован. Через несколько дней мы с Соней, собрав вещи, поехали в Бахчисарай а оттуда по железной дороге на север через город Симферополь в городок Джанкой,где находились штаб Русской армии и штабы дивизий и бригад. В штабе Дроздовской дивизии получил направление в свою часть - 2-ой батальон 2-го Дроздовского полка. Командиром полка был генерал Харжевский - батальоном командовал полковник Рязанцев, оказавшимся симпатичным человеком. Когда он узнал, что я женат, то немного поморщился, но заявил, что в хозяйственной части уже находится несколько жен офицеров, прибавится еще одна. Дал мне записку - зачислить Соню на продовольствие и устроить ее вместе с остальными женами. Устроив Соню… я пошел принимать свою пулеметную команду. Состояла она из личного состава в 80 человек во главе с поручиком /забыл фамилию/ и фельдфебеля и 15 пулеметов русских „Максим“ и 5 пулеметов английских „Винкерс“. Полковник Рязанцев представил меня как командира команды. Таким образом я вступил в исполнение своих обязанностей. Но эти обязанности были совершенно иные, чем те, которые я имел в учебной роте в первом периоде до Новороссийска. Там мои обязанности были учебные- а боевые мои выступления были случайные, вспомогательные, при некоторых исключительных обстоятельствах. А теперь я находился в строевой части и мои обязанности сводились как к учебной во время стоянок вне боя, так и к распределению пулеметов по ротам и к руководству пулеметчиками во время боев. Другими словами, участвовать непосредственно в бою. Поместился я вместе с поручиком в татарской хибарке. Но в свободное время по большей части я находился у полковника Рязанцева, с которым вел разговоры о войне, о большевиках, о революции, о первой половине гражданской войны. Питались мы солдатской пищей, которая была довольно питательна, но однообразна. Чтобы ввести разнообразие, Соня кое-что покупала в „ларьке“, который находился в хозяйственной части. Ларек снабжали из города Джанкоя, можно было достать кое-какие консервы, печение, шоколад и другие мелочи.
Во всех частях Русской . армии велась усиленная подготовка к наступлению на север. Эта большая подготовка могла происходить исключительно только благодаря тому, что географически Крымский полуостров отделен от остальной территории России узким перешейком. Этот перешеек состоял из многочисленных болот, разделенных узкими полосками земли и совершенно непроходимыми для людей и длился с запада на восток 30-40 км. Так что, чтобы попасть на Крымский полуостров нужно было неизбежно захватить этот перешеек. Наши саперные части превратили этот перешеек под названием „Перекоп“ в неприступную крепость. Оказывается - к моему приходу после отпуска, красные несколько раз пытались взять Перекоп в лоб, но понесли тяжелые потери от нашего пулеметного и артиллерийского обстрела. По приходе и мне пришлось со своим батальоном и пулеметами включиться в оборону Перекопа, наступив в окопы в очередную смену. Однако моя неделя прошла спокойно, красные не наступали. На стоянке приходилось заниматься как пулеметами - разбором частей и отстранением неполадок, так и строевой частью. Но на мою долю приходилось мало работы, как командира команды. Работа обучения лежала главным образом на помощниках, поручике и фельдфебеле. А я только посматривал. И так продолжалась будничная работа.
И вот 23 мая 1920 года был получен приказ - приготовиться к выступлению за линию Перекопа, где возможна встреча с противником, т.е. с красными. Это значило - конец покойной „оседлой“ жизни и начало боевой походной. Разведчики донесли, что на расстоянии больше 10 км красные не были замечены. Выступило за Перекоп что-то около полка, 2 батальона нашего полка и 2 батальона корниловцев. Я распределил пулеметы по два на роту . Около 10 км шли в походном порядке. Мои пулеметы были на вьюках - на лошадях. После 10 км остановились. Стало известно, что в 2-3 км - красные в развернутом фронте. Через 1-2 часа был приказ идти вперед в развернутом боевом порядке. Местность была ровная, местами, заросшая кустарниками. Когда мы развернулись, то увидали впереди невиданное! Нам сказали, что это английские танки. Это были небольшие закрытые со всех сторон бронемашины, с отверстиями для пулеметов. Когда мы стали наступать, то танки /их было по два на флангах/ пошли вперед …а наша пехота на некотором расстоянии за ними. Началась пулеметная и ружейная стрельба. Танки шли и стреляли из четырех пулеметов. И вдруг стрельба со стороны красных прекратилась и наша пехота побежала вперед вплоть до деревни, из которой красные ушли. Когда мы вошли в деревню, то увидели, что красные уходили в панике, остались кухни, в передвижных котлах варилась какая-то похлебка. Жители встретили нас очень приветливо. Кухни мы имели свои, которые пришли к вечеру. Это была наша первая победа по выходе за Перекоп. И в ней главную роль сыграли английские танки, которых видели и наши… и красные - впервые.
Перед тем, как описывать отдельные эпизоды крымского периода гражданской войны - я коротко остановлюсь на общем стратегическом и тактическом характере этой войны. Русская армия, состоявшая из остатков, переброшенных с северного Кавказа в Крым - в течении нескольких месяцев была реорганизована и пополнена за счет местного населения, среди которого было много бывших военных, приехавших с севера. По договору с правительствами Англии и Франции, Русская армия стала получать оружие и снаряжение в Крыму. Это была легкая артиллерия, несколько десятков легких английских танков ,легкие пулеметы ... В сущности - это уже не была армия в нормальном смысле (несколько корпусов), а один корпус, состоявший из двух дивизий – 6 полков, 2 - корниловцев, 2 - дроздовцев и 2 - марковцев, кроме того были саперные части и другие вспомогательные подразделения, и несколько полков конницы, которая состояла из горных племен Кавказа и кубанских - донских казаков. Так что в общей сложности личный состав был менее 50 тысяч человек. Штаб рассчитывал на заметное пополнение за счет населения Украины по мере нашего продвижения вперед, как это было в первом периоде до Новороссийска. Командовал корпусом генерал Кутепов, в который входил и мой Дроздовский полк. Как и раньше в составе полков был излишек младших и средних офицеров, из которых составили офицерские роты и которые были образцами для всего полка. Если взять пример из Библии, то наша Русская армия была Давидом против Голиафа Красной армии, у которой были неиссякаемые резервы. При таком соотношении сил на что рассчитывали наши руководители Русской армии? На повторение первого наступления, когда при поддержке населения Добровольческая армия дошла до Орла. Концом была трагедия в Новороссийске…. По мнению многих офицеров и эта попытка должна была кончиться так же.
По выходе армии из Крыма за Перекоп, война с красными стала носить „полевой“ характер. Сводилась она к тому, чтобы занять населенный пункт – деревню и выбить из нее красных и наоборот красные стремились выбить из деревни нас. Штабы очень часто не были информированы - в каких деревнях находятся красные и в каких уже белые. Это вело к недоразумениям. Одно такое произошло и со мной и могло для меня кончиться трагически. В июне наш полк продвинулся на север на несколько десятков километров и с красными не имели серьезных столкновений. Когда мы приближались к деревням, то судя по перестрелке они оставляли в деревне малые заслоны - а главные части отходили. И вот однажды наш полк занял такую деревню. Мою пулеметную команду расположили на хуторе (несколько хозяйств) в нескольких километрах от деревни. Я не мог достать в достаточном количестве корма для моих лошадей, которые возили пулеметы и ящики с пулеметными лентами, набитыми патронами. Поэтому я решил сам с несколькими пулеметчиками ехать в соседнюю большую деревню, которая, как мне сказал полковник Рязанцев, красными не занята, так что я могу свободно ехать туда за кормом. На основании такой информации я выбрал самую большую повозку, четырех пулеметчиков, положили немного сена и отправились. Через некоторое время я растянулся в повозке на сене. Погода была летняя, солнце уже порядочно грело. И я с удовольствием предавался, как обычно размышлениям и не заметил, как мы въехали в большое село. Ехали мы по широкой дороге между рядами хороших домов. Я решил проехать к старосте села, чтобы он посоветовал к кому обратиться. Вдруг мои пулеметчики сказали мне, что за нами бежит человек, что-то кричит и машет руками. Я остановил повозку. Подбежавший крестьянин увидел меня с офицерскими погонами, скороговоркой и сильно волнуясь заявил „поворачивайте! скорей поворачивайте!! полсела занято красными! Вы погибнете !!“ Само собой мы повернули повозку и рысью помчались назад. Только когда выехали из села - вздохнули полной грудью. А один старший пулеметчик перекрестился и сказал „Слава Тебе, Господи, что Ты нас спас от верной смерти!“ Меня как офицера, пустили бы в расход наверняка… Когда я приехал в свою часть и рассказал о происшедшем, полковник Рязанцев сказал, что я имею огромное счастье, что не встретился с красными. Наша разведка была там и в половине села, обращенной к нам и не нашли красных. Ошибка разведчиков была бы для меня роковой, если бы нас не предупредил крестьянин. На другой день поехал за кормом в тыл нашей стоянки в юго-восточном направлении. Но после опыта, взял с собой двух конных пулеметчиков, которые шли впереди нас . На этот раз всё обошлось благополучно, мы купили пол- воза сена и несколько мешков овса и вернулись в команду. В один из июньских дней после того, как мы выбили из одной деревни красных и наш батальон вошел в нее , выставив впереди и с боку небольшие заслоны, я получил из полкового обоза сообщение, что Соня, которая находилась в обозе, захворала, как определил полковой врач, брюшным тифом. На другой же день я помчался верхом в обоз, который находился приблизительно в 10-15 км. Кроме Сони в обозе находилось несколько других офицерских жен. Это было большое счастье для Сони. Нашел ее я уже после кризиса, но очень слабой и похудевшей. В избе, где Соня лежала, была очень заботливая хозяйка, да и остальные жены ухаживали за ней. Врач мне сказал, что после сильного лекарства кризис прошел и теперь начнется улучшение, только должна быть осторожной в еде, есть только жидкое и каши. Я попросил сообщать мне о ее состоянии. Через неделю мне сообщили, что Соня встала с постели, но ходит мало - при переходах сидит в повозке. Я уже окончательно успокоился, когда получил сообщение, что Соня стала нормально ходить и помогать на кухне.
После возвращения от Сони я снова включился в боевую работу. Успех был переменный, но все же мы двигались вперед....В составе Красной армии появились конные части под командой Буденного. Во главе отрядов и дивизий стояли коммунисты, вроде Чапаева, которые требовали абсолютного повиновения, показывая собственный пример храбрости и мужества. Однако красные командиры допускали такие ошибки, за которые платили огромными потерями в людском составе и военном материале. Так произошло с конной дивизией Жлобы. В один летний день (в июле) нас по тревоге подняли, когда начинало светать. Приказ - полная боевая готовность. Все наличные пулеметы распределить по ротам, забрать как можно больше ящиков с пулеметными лентами, запасные бидоны с водой ...В приказе не были указаны ни цель, ни место действия. Пулеметы „Максим“ (тяжелые) на вьюки и на повозки, легкие с собой на повозки. Успели проглотить кружку жидкого чаю и кусок черного хлеба. Было 4 часа утра. Сели на повозки, я на своего коня, выстроились, присоединились к батальону и колонна тронулась, впереди - полковник Рязанцев. Я подъехал к нему с вопросом - Куда? Но он на это только ответил „Точно не знаю. Знаю только, что где-то целая советская конная дивизия попала в мешок. А мы едем ее ликвидировать!“ Но и этого было для меня достаточно, чтобы приготовиться для большого боя. Ехали около 1 часа по проселочной дороге. Затем начали попадаться наши „марковцы“, „корниловцы“. На мои вопросы отвечали, что для нас - „дроздовцев“ определены позиции дальше. И действительно, через какие-нибудь полчаса мы остановились. Предварительно… я вместе с полковником Рязанцевым и остальными командирами рот поехали осматривать определенные нам позиции и местность предстоящего боя с красными. Оказывается, наш полк, в том числе и наш батальон - должны включиться в окружение конной дивизии Жлобы . Конная дивизия красных была расположена в нескольких деревнях приблизительно в 5 км от нашего настоящего пребывания. В определенный час начнется обстрел артиллерией красных , а затем - налёт нашей конницы, состоящей из кавказцев, кубанских и донских казаков, при поддержке танков. Предполагается, что красные, застигнутые врасплох, атаки не выдержат и начнут отступать по дорогам, которые находятся между позициями, которые заняты нашими частями, приготовившимися встретить их огневой пулеметной и ружейной завесой. Дорога, по которой должны были отступать, находилась от наших позиций не больше 150-200 м. Я разделил пулеметы между ротами с тем, чтобы между пулеметами было не больше 50 шагов. Сам я расположился при пулемете „Максим“, который находился на наиболее выгодном месте по отношению к предполагаемой отступающей красной коннице. После довольно продолжительного ожидания, наконец был получен по телефону приказ из штаба полка - приготовиться к обстрелу отступающей красной конницы . Затем началось что-то необычное!! В бинокль я увидел, как по ближайшей к нам дороге мчатся на взмыленных лошадях группы красных в 20-30 коней. Я мгновенно схватился за ручки пулемета и пустил „очередь“, недолёт, вторая „очередь“ – перелёт. Третья „очередь“ - попадание! Лошади падали, кувыркались через головы вместе со всадниками. Одновременно началась массовая стрельба - пулеметная и ружейная по всему фронту. Это была учебная стрельба по движущимся целям! Мне не успевали подавать пулеметные ленты. Красные почти беспрерывно продолжали мчаться по дороге. Много лошадей было без всадников. По дороге носились и одиночные лошади, запряженные в так называемые „тачанки“, на которых стояли пулеметы. От продолжительной стрельбы вода (для охлаждения ствола пулемета) стала кипеть, нужно было ее сменить. Эта бешенная стрельба продолжалась не менее получаса. Красные отступали по всем дорогам и обстреливали их и другие наши части. Когда конные фигуры стали появляться реже, появились пешие, бегущие и идущие группами. Я уже стрелять кончил, но стрельба по остальным целям еще продолжалась. Наконец пальба утихла. Пришел приказ ликвидировать последствия боя. И я поехал с Рязанцевым посмотреть на результаты нашего обстрела. Бросались в глаза павшие лошади с пеной у рта, были и еще живые, тоже с пеной, их пристреливали. Из людей было несколько человек убитых и несколько десятков раненых. Несколько сотен сдалось в плен . Сдавшиеся были распределены по полкам . Раненых увезли в больницы. Главная военная добыча были тачанки с пулеметами. Так кончилась блестящая операция, спланированная нашим штабом генерала Врангеля. Сам командующий Жлоба со штабом успел выскочить из окружения. . Целая конная дивизия в количестве нескольких полков была разгромлена. Только небольшая часть красных конников успела удрать за пределы обстрела частей Русской армии.
После разгрома Жлобы мы вернулись на свои стоянки и несколько дней отдыхали. Воспользовавшись этим - я съездил на день в обоз повидаться с Соней. Я был рад увидеть ее в нормальном состоянии, хотя и сидевшей на диете.
В течении нескольких недель наши дроздовские части, вместе с остальными, медленно …с небольшими перестрелками продвигались вперед. Красные под давлением наших войск, главным образом полевой артиллерии и минометов - отступали. Но вот однажды наш батальон занял деревню, в конце которой находился крепкий дом с большим садом перед домом. Позади дома - хозяйственные постройки. За постройками была „бахча“ с арбузами еще не зрелыми. В виду того, что в соседней деревне были красные, полковник Рязанцев расположил роту бойцов - я дал три пулемета. Чуть стало рассветать. Мы заняли позиции в направлении, откуда предполагалось - могут нас атаковать. Я находился при одном пулемете, который находился на краю бахчи. Лежали мы между арбузами и подрёмывали. И вдруг раздались выстрелы. Было уже хорошо видно вдаль. В бинокль я увидел движущиеся чёрные точки. Несомненно – это были красные. Я сказал, чтобы из пулемета не стреляли, пока не подойдут ближе - сам стоял и смотрел, как уже точки превращались в человеческие фигуры. Пока я смотрел в бинокль… стали летать над головами неприятельские пули и вдруг..... я вскрикнул от боли в ноге и упал. Пулеметчики думали, что я убит, но я их успокоил, что ранен в ногу. Оказалось, что пуля уже на „излёте“, попала мне в правую ногу, ниже колена и раздробив кость, застряла в ноге. От боли встать я не мог. Сообщили по полевому телефону на перевязочный пункт, прибежали с носилками и меня унесли туда. Когда меня привезли в полевой госпиталь, то там уже была Соня. Сначала ей сообщили, что я тяжело ранен, но когда приехала в госпиталь, она узнала, что ранение легкое. Пулю мне сразу вытащили, но было много частиц от раздробленной кости. Пока же мне наложили повязку и забинтовали. В госпиталь привезли несколько человек с тяжелыми рублеными ранами. Оказывается, после того как меня унесли, налетела красная конница. Местами ее отбили пулеметным огнем, в том числе и там, где я был ранен. А на других местах ей удалось прорваться и порубить бойцов …. И на этот раз мне здорово повезло!....Если бы я не был ранен и остался в строю, то подвергся опасности получить рубленную рану. При атаках конницы надо иметь огромную выдержку, чтобы подпустить конницу ближе и неожиданным обстрелом с точным попаданием в мчавшихся всадников заставить их повернуть обратно. Если сохранить хладнокровье, налетевшая конница не так опасна, как наступающие пехотинцы, которые наступают перебежками и при сильном пулеметном огне ложатся на землю. Тяжелые пулеметы - большая сила, только против танков они бессильны.
Но я был ранен!!! Какое счастье в бою быть легко раненым. Так как я ходить не мог- меня вместе с лежачими ранеными в повозках отвезли на ближайшую станцию и погрузили в товарные вагоны, в которых положили на соломе, постланной парусиной. Потом вагоны прицепили к пассажирскому поезду и отправили в Севастополь, к большой радости моей и Сони, которая стала моей „личной“ сестрой. Утром приехали в Севастополь. Положили в военном госпитале. А Соня, по адресам, которые ей дали в госпитале, пошла искать комнату. К вечеру пришла и сказала, что нашла, почти пустую. Постель, стол, три стула, и деревянный диван со спинкой. После осмотра моей раны врач сказал, что рана была бы совсем легкой, если бы не мелкие осколки кости, которые будут долго срастаться. А я был очень рад такому диагнозу. На рану положили тугую повязку. Через несколько дней я встал и начал ходить с палкой, а затем меня выписали, чтобы я приходил раз в неделю на осмотр. И так к обоюдному нашему удовольствию мы с Соней стали жить в Севастополе. После походной боевой жизни нам все в городе казалось как-то странным, отвыкли от городской жизни. В Севастополе в это время население состояло чуть ли не на 100% из военных и „беженцев“ с севера, бежавших от большевиков. Среди них было много интеллигенции. Однажды мы увидели на улицах афиши о выступлении Собинова, лирического тенора, солиста Большого театра, очень популярного до революции. С трудом (ранение помогло), но мы достали билеты. Зал в Морском Собрании был переполнен. Исполнял он популярные арии и романсы. Но это был не прежний Собинов. Сила голоса была только на половину. Были огромные овации, но.....было очень грустно смотреть на состарившегося большого артиста. Кроме Собинова… мы попали и на другой концерт, от которого получили тоже огромное удовольствие. Выступала знаменитая популярная исполнительница народных песен и цыганских романсов – Плевицкая . Огромное впечатление произвела на слушателей и бурю аплодисментов вызвала исполнением песни, символически изображающей современную Россию. Вот ее начальная строфа:
Занесло тебя снегом Россия
Закружило седою пургой
И печальные ветры степные
Панихиду поют над тобой…
Со дня приезда в Севастополь прошло уже три недели и состояние моей раны давало мне надежду, что мое пребывание в городе продолжится еще может быть недели 2-3. Дело в том, что раздробленная пулей кость плохо заживала. Но как бы там не было… мне это было на руку! Меня мало привлекала перспектива возвращения на фронт. Судя по рассказам офицеров и солдат, попавших в госпиталь - положение на фронте было плачевное и безнадёжное. Красная армия с течением времени становилась все более многочисленной и улучшалась в качественном отношении. По причине этого нашим добровольцам приходится все труднее не только наступать но и отражать атаки.
А мне, хоть я и ходил с палкой, пришлось в качестве офицера Дроздовского полка участвовать в одном „культурном“ предприятии. Не помню - по инициативе кого из дроздовцев возникла мысль устроить бал, настоящий бал дроздовцев в Морском Собрании в Севастополе. Комиссия, образовавшаяся для этой цели… попросила меня взять на себя роль распорядителя. И хотя прихрамывая, я согласился при условии , что получу в свое распоряжение не меньше 10 юнкеров. В Севастополе находилось юнкерское училище, эвакуированное из Харькова. Пришлось мне с другими двумя офицерами-дроздовцами (молодые подпоручики ) отправиться к мадам Шатиловой, жене генерала Шатилова, начальника штаба при Врангеле - просить ее взять на себя покровительство над нашим балом. Она согласилась, что прибавило весу нашему балу. К глубокому моему сожалению, Соня категорически отказалась идти на бал. Бал прошел с большим успехом, присутствовало больше 200 человек. Из мужчин были главным образом добровольцы, офицеры «цветных» полков, приблизительно одна треть была штатских из различных учреждений. К концу бала приехал за женой генерал Шатилов, который меня поблагодарил за заботу об его жене. Но были у меня и другие заботы. В одной из боковых комнат устроили буфет, где продавали спиртные напитки и мне пришлось прибегнуть к помощи юнкеров. Были мы несколько раз в кино, показывали заграничные фильмы. Сообщение между Севастополем и Англией и Францией было довольно оживленное. Мы наблюдали, как на их судна высаживаются богатые наши „беженцы“ и в душе им завидовали. Мог ли я предполагать, что через какие-нибудь месяц, полтора и мы получим возможность и без всяких денег поехать заграницу?
Время нашего пребывания в Севастополе быстро шло. Пришел день, когда на очередной перевязке мне врач сказал, как мне показалось, с каким-то сожалением - „Ну, капитан, нога в порядке, пора вам возвращаться в часть!“ Пришлось на другой день идти с „бумажкой“ из госпиталя в комендатуру и там получить „направление“ в часть. Откровенно скажу, настроение у нас обоих было очень поганое . Мы знали, что нас ждет. Но ничего не поделаешь! Надо идти выполнять свой долг перед Родиной! Но какой долг? В войне с немцами я чувствовал связь с целым русским народом и знал, что сражаюсь с иностранным неприятелем и передо мной стоит ясная цель - изгнать врага с моей Родины. А сейчас? Братоубийственная война!!
Судя по „направлению“, которое мне дал комендант в Севастополе - наша Русская армия находится гораздо ближе к Перекопу, от которого мы вышли, чем те места ,где я был ранен. Это значит, что наша армия двигается назад. Искать свою воинскую часть в обстановке гражданской войны было дело не легкое! Того и гляди - натолкнешься на красных! Доехав до последней железнодорожной остановки поездом, пришлось двигаться дальше к линии фронта воинскими и крестьянскими повозками. Наконец путем расспроса встречных раненых добровольцев удалось установить деревни, в которых находятся наши дроздовцы. Огромную услугу мне оказал один раненый корниловский офицер тем, что дал мне карту района, где происходили военные действия. Но пользуясь крестьянскими повозками, я всегда спрашивал возницу, кто в его деревне - белые или красные? Таким образом, проезжая из деревни в деревню мы с Соней попали в деревню, где находилась моя часть. К моему большому удовольствию батальоном еще командовал полковник Рязанцев. Он был очень рад, что я вернулся и сказал, что потерял надежду меня снова увидеть. Подробно мне рассказал о военной ситуации. После моего ранения, армия продвинулась на несколько десятков километров вперед на север. Но после окончания польско-советской войны, приблизительно с половины августа 1920 г., началась переброска частей красной армии на наш фронт в южной Украине и создалось положение численного превосходства Красной армии. В результате пришлось нашему командованию перейти к тактическим маневрам, чтобы избежать опасности окружения нашей армии. Общая тактика - отход к Перекопу, но с боями. Что касается тактики красных, то она сводилась к тому, чтобы избегая больших потерь „нажимать“ на наши части, заставлять отходить на юг. А достигнув Чёрного моря - нас ликвидировать...Наше командование хотело, считаясь с необходимостью отхода, вернуться за Перекоп и на Крымском полуострове отсиживаться зимой, получая морским путем от союзников с Запада вооружение и снаряжение. С тем, чтобы весной следующего 1921 года снова начать боевые операции против красных. Такова была общая ситуация. Соня вернулась в полковой обоз, где ее радушно встретили наши „полковые“ дамы. Рязанцев мне сообщил, что мой помощник был тяжело ранен и ему дали офицера из офицерской роты. Так как батальон расположился в двух деревнях по две роты, я поехал верхом знакомиться со своими пулеметчиками. Хорошо еще - что в мое отсутствие было мало раненых. Познакомился с новым помощником - поручиком Хакиным, довольно симпатичным. По профессии он оказался скрипачем и возил с собой скрипку, на которой, к моему сожалению редко играл. По предложению Рязанцева я поместился с ним в одной комнате на деревянном диване. К сожалению, спокойная жизнь продолжалась только несколько дней. Разведчики донесли, что красные готовятся к наступлению против нас. Пришлось занять боевые позиции. На рассвете красные повели наступление. Но ружейным огнем стрелков и пулеметным огнем из хорошо расставленных пулеметов, наступление было приостановлено с большими потерями у красных. К вечеру был получен приказ - ночью батальону, оставив в деревне прикрытие, отойти на новые позиции, в деревне приблизительно на расстоянии 10 км. И так снова походная боевая жизнь!
В течении всего сентября и октября 1920 года Русская армия с боями отступала по направлению к Перекопу. В связи с окончанием советско-польской войны, ликвидацией наступления генерала Юденича на Петроград, отхода чешской армии на восток, чтобы во Владивостоке погрузится на пароходы и окружным морским путем вернутся на родину - Красная армия увеличилась вдвое по сравнению с ее состоянием в начале гражданской войны. Поэтому и усилился напор на наши части. Но зная отвагу, опыт и боевое искусство наших командиров, красные не слишком беспокоили нас своими атаками, в особенности ночью, так что давали возможность ночного отдыха. Очень часто мы отступали и без напора красных. Командование нашей армии стремилось как можно быстрее достичь Перекопа, представляющего укрепленный форпост среди большого пространства озер и болот „Сиваша“. К глубокому сожалению все эти предположения не сбылись! Сиваш неожиданно предателем! Во второй половине октября 1920 года сверх всякого ожидания на юге Украины и в Крыму грянули такие морозы, которых местные жители не помнили и 100 лет! В течении недели морозы дошли до 10-15 гр. ниже нуля. Все мелкие озера и болота Сиваша промерзли до дна. И таким образом открыли все подходы к Перекопу для Красной армии. Русская армия достигла Перекопа, когда уже начинались легкие морозы. Эти морозы заставили командование совершенно изменить свои планы. Часть войск послать на восточную часть Сиваша, чтобы отразить обход наших войск по льду на правом фланге. В этой операции приняли участие и наши дроздовцы. Дивизией командовал генерал А .В. Туркул. Мы уже не вылезали из своих воинских шинелей и не спали несколько дней и ночей. И несмотря на это Туркул дал приказ дроздовцам идти на берег одного довольно большого озера и ждать наступления красных по льду. Это было бы в порядке! Но когда мы увидели красных, осторожно идущих по льду , Туркул дал приказ нам, дроздовцам (на берегу было приготовлено 2 роты батальона с 4 пулеметами) выступить по льду в контр атаку против красных. Это была роковая военная ошибка!! Мои тяжелые два пулемета были наложены на повозки, запряженные лошадьми, и я медленно пошел около своих пулеметов позади роты, рассыпавшейся в цепь. Шел на расстоянии 150-200 шагов. И вдруг я услышал какой-то гул криков впереди и одновременно увидел бегущих назад нескольких своих солдат. Я их задержал и они, захлёбываясь стали рассказывать, что бойцы роты бросали винтовки и стали „брататься“ с красными, т.е. сдались! Я повернул обе повозки и быстро пошел назад на берег. Рязанцев вызвал из резерва другую роту и расположил ее на месте сдавшейся. Если бы мы не пошли в контр атаку - а остались ждать, когда красные подойдут ближе, то мы бы из своих пулеметов перестреляли всех идущих по льду красных и не потеряли бы целую роту сдавшихся! Как я потом слышал, генерал Туркул за эту неудавшуюся операцию получил строжайший выговор!
В конце октября и в начале ноября 1920 года военные действия происходили на юге от городка Джанкой. Наша Русская армия стремительно сокращалась. Красные стремились нас окружить и ликвидировать. Наша задача состояла в том, чтобы всеми силами и средствами сопротивляться этому. Бои стали приобретать характер беспрерывный. Подобное красные могли легко выдержать, обладая огромными резервами. Но мы, добровольцы очень тяжело переносили подобное положение, не хватало резервов, которые бы могли сменить военные части в первой боевой линии. Я со своими пулеметами несколько недель не снимал в виду морозов шинель и не был в теплом помещении. О нормальном сне не могло быть и речи. Когда ночью перестрелка утихала, я пристраивался где-нибудь около повозки с пулеметными ящиками, накрывался брезентом и дремал несколько часов, будучи все время на чеку. Раз к вечеру мы подошли к городку Армянск. Вошли мы в город и я стал искать хоть какое-нибудь помещение для себя и пулеметчиков, совершенно обессиленных. Но без результата. Тогда я зашел в первый попавшийся дом, полный солдатами и спросил, какая часть? Мне ответили „связисты“. Тут я уже вышел из себя и закричал „все немедленно вон, очистить все помещение!!“ Между ними был и офицер, начальник команды марковского полка. Ему я объяснил нашу ситуацию, несколько недель мы в боях, не спали, не дышали теплым воздухом … поэтому я требую немедленно очистить помещение, в противном случае я открою стрельбу по там находящимся и всю ответственность беру на себя! Поручик- связист почувствовал, что угроза реальна - я открою стрельбу и приказал всем своим солдатам выйти вон. Оказывается - эти связисты жили в этом доме больше недели. Боже! С каким наслаждением я снял шинель, сапоги и разделся до белья! Не дожидаясь так называемого „ужина“ (какой-то похлёбки, которую должны были принести из кухни) я растянулся на соломе, оставленной связистами и заснул! Рано утром меня разбудили, я быстро оделся, проглотил несколько ложек оставленной в ведре мне похлёбки и снова в поход! Настроение было у меня отвратительное!! Невыспавшийся, голодный и снова на мороз! В голове мелькали мысли, одна крамольнее другой! Почему мы воюем друг с другом - красные – белые! Кто нас- русских окрасил в эти краски ! Почему же мы должны убивать друг друга!.. Так я раздумывал сидя на повозке, пока меня не вернули к действительности крики пулеметчиков - „стой!“ Пошел к полковнику Рязанцеву узнать, в чём дело? Приблизительно в одном километре – расположить батальон, три роты в передовую линию, одна рота в резерве (в деревне). В случае наступления красных удерживать позиции, насколько возможно, чтобы дать возможность соседним боевым частям на флангах занять свои позиции. Каждой роте дать по 3 пулемета тяжелых и 5 легких. А главное - из деревни батальонные кухни подвезут обед. День и ночь провели спокойно. На рассвете стали постреливать красные - значит подошли к нашим позициям. Через несколько часов красные стали обстреливать деревню из легкой артиллерии. Полковник Рязанцев и я пошли к передовой линии посмотреть, что там делается. Ружейная стрельба красных усилилась. Пули летали вокруг нас, как мухи. Я предложил Рязанцеву где-нибудь спрятаться, хотя бы в группе нескольких деревьев в 20-30 шагах от нас. И между прочим прибавил, что „ведь так могут и укокошить!“ И вдруг почувствовал в левой руке, пониже локтя острую боль, сильный укол. Я вскрикнул, что я ранен! Освободил рукав шинели и из - под гимнастерки текла кровь. Рязанцев это увидел, виртуозно выругался и сказал – „ну и везет же тебе, Фёдор! Только что вернулся и снова - ранен!“ Пулеметчик, который всегда со мной ходил, перевязал мне рану и я простившись с Рязанцевым, помчался в деревню на перевязочный пункт. На перевязочном пункте наш полковой врач, осмотрев рану, сказал, что мое счастье, что пуля пролетела на сантиметр от туловища, прострелив наискось руку. Рана пустяковая, через неделю смогу снять повязку. Как, уже через неделю я снова должен вернуться в строй? Нет, я сказал себе в уме, этого никогда более не произойдет! Я учитывал создавшуюся обстановку - наша армия отступает к морю. Поэтому и мне надо быстрее попасть в Севастополь. Во - первых - Красная армия, обладая крупными частями войск может отрезать наш путь к морю и мы с Соней попадем в руки красных. Во вторых - чтобы не повторилась история с эвакуацией в Новороссийске, когда мы пришли поздно к переполненным пароходам, предназначенным на эвакуацию. Имея в виду всё это, я с Соней, имея левую руку на перевязи, пустились в путь в направлении на Севастополь. Было очень кстати, что Соня, когда я за ней заехал в обоз тотчас же после ранения, успела захватить 2 банки мясных консервов и хлеб. Это нам дало возможность продержаться больше суток.
В связи с отступлением Русской армии на юг, бросились на юг и многочисленные беженцы. Поезда ходили на Симферополь не регулярно и на маленьких станциях не останавливались. На своем пути мы большей частью пользовались грузовыми военными автомобилями, которые порожняком шли в Симферополь. Наконец приехали на товарную станцию. Хотели идти на пассажирскую станцию, но вдруг мне бросился в глаза – поезд, стоящий на запасном пути из трёх прекрасных вагонов 1 и 2 класса. Я спросил железнодорожного служащего, что это за поезд, он ответил – штаб армии. Тогда я решился! Сказал Сони – идем! В вагоне дверь оказалась не запертой. Я открыл ее и мы вскарабкались на площадку. Вдруг перед нами выросла фигура штабного офицера-подпоручика, который строго заявил, что посторонним ехать запрещено. Но я, как штабс-капитан Дроздовского полка еще строже ему приказал идти попросить о разрешении . Когда адьютант вернулся…то заявил, что „его превосходительство“ , начальник штаба генерал Шатилов разрешил. Поведение „штабных лакеев“ к нам было очень недружелюбное, они оставили нас в проходе, и даже не подумали нам - голодным предложить что-нибудь поесть. Но для нас - это была не беда! Главное было, что мы в вагоне поезда, который идет в Севастополь!
В Севастополь приехали утром. Поезд остановился на запасном пути товарной станции, близко пристани и мы поплелись туда. По дороге нам попался татарин, который предлагал крымские яблоки. Мы начали размышлять . По опыту в Новороссийске, когда на пароходе не было что есть, мы решили запастись хоть яблоками. Я вспомнил, что у меня в мешке лежат военные штаны, и мы их обменяли за мешок яблок. Будем их есть, когда ничего другого не будет! Левая рука была на перевязи, так что пришлось взять под пазуху правой мешок яблок в 10-15 кг, Соня в одной руке несла чемодан … а в другой - мой вещевой мешок и мы побрели. Оставалось 2-3 км, мы это шли около часу. И вот - пристань!!! Смотрим, на причале у самого берега огромный транспортный пароход „Рион“. С берега на пароход переброшены у которых стоят вооруженные юнкера. Когда нас увидели, стали кричать - „Сюда, сюда!!!“ Мы подошли и они нам сообщили, что этот пароход предназначен для эвакуации отступающей Русской армии, которая подойдет к пристани Севастополя через 2-3 дня. На мой вопрос – „куда пароход направится?“ получил ответ - „за границу! Но куда именно, они не знают!“ Перед тем, как вступить на мостки, мы с Соней стали раздумывать - остаться здесь на Родине или ехать заграницу? Остаться - это неизвестная судьба под крутой властью большевиков, ехать - это неизвестная жизнь без красных. А поэтому нам нечего размышлять - по мосткам перейдем в новую жизнь! И мы перешли мостки и очутились на прекрасном пароходе, где нас весьма радушно встретили. Меня поместили в пароходный лазарет. Соня была помещена в каюте с другими дамами.
В каюте-лазарете были двухэтажные постели, стол, все было очень чисто. Когда я разделся и прилег на постель, я долго не мог придти в нормальное состояние, потому что казалось, что каждую минуту меня разбудят „по тревоге!“ Но вот я глубоко заснул и меня не могли разбудить к обеду и я проснулся только вечером. Все постели были уже заняты ранеными офицерами и я узнал последние новости. Вот уже третий день на всех пристанях южного побережья Крыма идет эвакуация воинских частей нашей армии и гражданского населения. Генерал Врангель мобилизовал все транспортные суда, к которым присоединились и иностранные. Посадка происходит в полном порядке, благодаря тому, что военным частям были вперед указаны пристани и пароходы. Пароход „Рион“, на котором мы находились, был предназначен дроздовцам с артиллерией и всеми вспомогательными частями. Пароход ждет, когда подойдут последние части двух дроздовских батальонов, чтобы отчалить. На мой вопрос, куда поплывет пароход, ответили - в Турцию! Принятие вооруженных людей, в количестве не менее 20 тысяч, без всяких средств - для союзников не было слишком привлекательным. А Турция была единственным государством, которое рискнуло на это сомнительное предприятие при условии, что остальные государства, как Англия и Франция материально ей помогут.
На другой день нашего прибытия на „Рион“ к пристани подошли и последние части дроздовских полков. Многие из офицеров и солдат решили остаться. Когда наш пароход был полон, капитан получил приказ - отчаливать. Отход парохода был поздно вечером. В то же время пришли сведения, что красные вступили в северную часть города. Но мы были уже вне опасности. С одной стороны нас это утешало, но с другой стороны наполняло горечью, что покидаем Родину, где остались близкие родные – родители, братья, сестры и родные места. А полная неизвестность будущего – пугала. Очень меня мучили мысли о том, что мы люди без всяких средств на самостоятельное существование, без профессии. Соня была еще только два года учительницей русской литературы и довольно хорошо знала французский язык. Но как мы будем жить первое время? Это покажет будущее, которое неизвестно!
Моя боевая деятельность кончилась! Продолжалась она с некоторыми перерывами с 1914 года , начало Первой мировой войны, когда я вместо Университета, движимый патриотическим чувством вместе с остальной молодежью поступил в Александровское военное училище (после нескольких месяцев санитарной службы), откуда через 6 месяцев вышел офицером, получив саблю и револьвер. Все наше вооружение – винтовки, пулеметы, легкие артиллерийские орудия, вплоть до неиспользованных снарядов и патронов, - всё это было погружено на особый пароход и тоже отправлен за границу. А как изменить наш внешний военный вид? Из военных стать гражданскими! Это было сделать трудно . И мы остались в полувоенной форме, по которой везде, где мы в последствии появлялись - нас знали, что мы русские „бездомные беженцы“. Приличный костюм я получил только в Праге в 1921 году.
Плыли мы в Чёрном море, не помню точно - день или два. Наконец мы оказались в пристани „Золотой Рог“ в Стамбуле. Все предполагали, что здесь нас высадят, потому что пароход стоял довольно долго. Но неожиданно ночью пароход тронулся. Никто ничего не знал. Некоторые каким-то образом узнали, что плывем в Дарданеллы. Под утро одного из дней наш пароход причалил в пристани какого-то маленького городка. Капитан заявил, что здесь будет высадка. Когда мы высадились, то нас, дроздовцев, оказалось несколько сот человек. Но говорили, что за нами придут сюда и остальные добровольцы. Из трюма стали выгружать большой груз. Нам заявили, что ждать придется несколько часов. Погода была довольно теплая. Раздали нам банки мясных консервов и все стали располагаться на берегу, выбирая удобное место. Наблюдали за огромными пароходами, которые плыли один за другим. Узнали название городка у которого пристал наш пароход. Это Галлиполи , греческий городок на территории Турции. К вечеру нас разделили на группы приблизительно по 50 человек и по группам стали отводить в городок и там размещать на ночь. Я с Соней попали в группу, которую отвели к греческому монастырю. Привели нас к железным дверям около главного входа в храм. Запертые двери отпер греческий монах и на ломанном русском языке объяснил, что в этом помещении проведем одну ночь и на следующий день пойдем пешком 7 км в предназначенный для нас лагерь. Подвал был сухой и большой, под зданием целого храма. Дали нам и несколько скудно светящих фонарей. От усталости и всего пережитого в связи с эвакуацией – все мы, как только растянулись - заснули мертвым сном. На следующий день, когда солнце уже было высоко …нас пришли будить дежурные из добровольцев и предложили идти в монастырскую столовую, где мы получим по кружке кофе и куску хлеба. Около 9 часов утра в начале ноября 1920 года все мы собрались на окраине города и наши начальники - командиры полков, батальонов стали приводить разрозненные части бывшей Русской армии. Начальник дивизии генерал Туркул обрисовал нам создавшееся положение. Заявил, что генерал Врангель поехал в Европу выяснить наше „плачевное“ положение. Главное- идет речь о средствах для нашего существования, пока не решится вопрос о судьбе армии как целого комплекса и о распределении отдельных групп по европейским государствам. Генерал Туркул сообщил, что после „Риона“ в Галлиполи прибудут и другие части Русской армии (марковцы, корниловцы). В качестве временного расположения наших частей турецкое правительство предоставило место для лагеря - долину в 7 км от Галлиполи. В заявлении Туркула мы все почувствовали неуверенность в нашем будущем. Чтобы как-нибудь поддержать оптимистическое настроение Сони я сказал, что „Бог не без милости, свет не без добрых людей“ и пошли готовиться к походу. Наша колонна растянулась на несколько километров. Через некоторое время вдали появились горы, покрытые лесом. Подошли ближе и увидели несколько больших лагерей. В некоторых уже стояли большие и малые брезентовые палатки, наше убежище! При входе в лагерь дежурный офицер заявил, что одна большая палатка предназначена для женатых. Женатые офицеры стали выбирать места около стен, я с Соней выбрал подальше от входа. Получили кой - какое постельное белье. Наконец будет и у нас свой угол! Кормили нас из полевых кухонь. Посуда были военная. Развозили по большим палаткам, в которых мы сидя уже за столом, стоявшем по середине палатки, обедали и ужинали. Сначало кормили ничего, но со временем ее количество и качество ухудшалось. Миссия Врангеля в европейских государствах не имела успеха . Эти государства не хотели иметь ничего общего с Русской армией, имели желание помогать гражданским беженцам. Поэтому у нас в лагере пошли слухи, что в районе Стамбула и его окрестностях организованы лагери для беженцев. Стало исчезать много неженатых добровольцев с прибытием каждого парохода в Галлиполи и отходящего обратно в Стамбул. Это стало сильно беспокоить лагерное военное начальство, которое хотело сохранить как можно дольше ядро белой армии. Зачем? Для кого?
В один прекрасный день мне пришлось быть дежурным офицером по лагерю. С утра я получил приказ никого не подпускать к одной из штабных палаток, где обычно происходили штабные совещания. Одним из первых пришел в палатку генерал Врангель. На вопрос – почему я стою у входа, я ответил – как дежурный офицер я получил приказ, никого кроме командующего …не пропускать. Ничего не ответив , он вошел в палатку. Так как полы у входа в палатку расходились, я встал так, чтоб слышать о чем идет разговор. И вдруг чувствую на плече чью - то чужую руку и слышу голос – „подслушиваете… капитан?!“ Обернулся, ба! Генерал Кутепов! (начальник сводного корпуса и заместитель Врангеля!) „В свое время всё узнаете“, сказал и вошел внутрь. Но я и так напряг слух.. . Главным предметом совещания был массовый уход из лагеря. И вот один из генералов (кажется - Кутепов) громогласно нашел выход, заявив - „пусть слабые духом уходят - а сильные духом пусть остаются!!“ Основным для меня было сообщение Врангеля, что европейские государства обещают материальную поддержку русским гражданским беженцам, но не военной организации. После заседания начальства мы ждали, что будет объявлено об условиях нашего дальнейшего существования . Я предложил послать к нашему высшему начальству делегацию из трех членов переговорить о вопросах, которые нас волнуют. Из разговоров мы почувствовали, что наше начальство еще не теряет надежды найти средства на сохранение ядра армии в форме военной организации.
Стали мы с Соней размышлять, что делать дальше? Но тут произошел случай, который нам помог в нашем решении. Я захворал, поднялась высокая температура. В лагере своего постоянного госпиталя не было, поэтому больных отправляли во временный госпиталь на Боспоре, где использовали один небольшой отель, под названием „Терапия“. Дали нам документы, написанные по- русски и по французски …и отправили в «Терапию». Там мы пробыли дней десять. Узнали адреса беженских лагерей, устроенных для русских французами и англичанами.
Вернувшись в лагерь - мы всем рассказали о беженских лагерях, где тоже не особенно сладко жить, но есть возможность выехать в другие государства.
И вот настал наконец день, когда мы решили окончательно порвать с армией и перейти на гражданское положение. Оформив свой уход из лагеря и простившись со своими сожителями, мы дождались парохода в Стамбул искать „счастье“ в своей начинающейся бродячей жизни.