Воспоминания от 14.11.1917 г.

Я так спешил „удрать“ во время из корпуса, что все свои „пожитки“ оставил на попечение вестового Селиванова, которому дал свой московский адрес. Я попросил начальника штаба, чтобы он дал отпуск и Селиванову. Оставил ему и часть денег. Из оставленных вещей для меня были особенно ценными дневник, который я вел сначала своего „санитарства“ с 1914 года, полушубок с хорошим меховым воротником и английское кавалерийское седло. Дневник, вероятно, забрал себе на память доктор Горский, с которым я поспешно простился и сказал ему, что уже не вернусь. А полушубок и седло - Селиванов, когда приехал в Москву, заявил, что вследствие громоздкости оставил в корпусе. Итак, без вещей, ехал я, в переполненном солдатней поезде, домой в Москву. С каким чувством я ехал, лежа на 2-ой полке вагона? Это было смешанное чувство горечи и радости. Горечь я увозил с собой с фронта, радость - предвкушал от свидания с родными и от того, что я вообще, наконец, вырвался из той среды, где здравый смысл, стал заменяться животным инстинктом самосохранения и нелепостями, доходящими до абсурдности. С другой стороны, об октябрьском восстании в Москве ходили у нас на фронте самые ужасные слухи. Говорили, что Москва при восстании большевиков была охвачена морем пламени и крови. Разрушены от бомбардировки Кремль, храм Василия Блаженного, музей Александра III и много других художественных старинных зданий. Пьяные банды каторжников и убийц бесчинствуют и грабят .Голод! Изможденные, изголодавшиеся люди ходят в поисках хлеба . Что стало с нашей Маросейкой, с нашей церковью, нашим домом? Живы - ли все дома?...
Когда я приехал 15. ХI. 1917 г. в Москву, буря уже улеглась, взбаламученная московская жизнь вошла в берега, но волнение еще не кончилось. И прежде всего, бросилась мне в глаза, когда я вышел из вокзала и сел в трамвай, серая солдатская масса, словно жидкость, перелившаяся через край, растёкшаяся во всех направлениях, по всем ули-цам и переулкам... Приехал я с новенькими штабс - капитанскими погонами на шинели. И благодаря этому все время чувствовал на себе косые, беспокойные взгляды, полные глубокой ненависти и злобы - взгляды этого серого, безликого чудовища, захватившего в свою власть весь город. Только в Москве впервые я стал встречать офицеров, снявших погоны (солдаты без них уже ходили давно). Чувство глубокой горечи и обиды охватили меня снова при этом. Мне казалось, что если с меня снимут погоны, я сделаюсь таким же безликим серым… существом , против которого у меня всё больше и больше наростало чувство возмущения. И я решил не снимать погоны, пока я не ушел с военной службы.
Дома меня не ждали. Приехал я без предупреждения. Радость свидания от этого была еще сильней. Как живая стоит передо мной сейчас бедная мама с заплаканными от радости глазами! Наконец-то вернулся с войны, вернулся живой, здоровый и не искалеченный! Для мамы, папы, родных братьев и сестер, да и для меня самого после всего пережитого и виденного мной, это было такое счастье, такая радость!!! После первых восторгов начались бесконечные рассказы о том, что пришлось пережить с одной стороны мне на фронте, а с другой им - в Москве.
По приезде в Москву я сразу попал в самую гущу растревоженного и еще не успокоившегося муравейника. На некоторых улицах , а в особенности больше всего в центре были заметны следы уличных боев и разрушения от артиллерийского обстрела. Повели меня смотреть сгоревший 5-ти этажный дом у Никитских ворот. Жутко было смотреть на эту громадину, почерневшую и полуразвалившуюся от огня и снарядов. Еще не прошел и месяц с тех пор, когда многочисленные обыватели этого дома жили в нем, боролись за кусок хлеба, ждали общей грозы, но никак не думали и не гадали, что один из ударов этой грозы обрушится как раз именно на их дом. Как мне говорили, в этом доме было много раненых и убитых. Конечно, слухи, доходившие до нас на фронте о громадных разрушениях и гибели исторических памятников оказались сильно преуве-личенными. Разрушения в результате уличных стычек между большевиками и войско-выми частями, верными Временному правительству , оказались значительно меньши-ми, чем разрушения произведенные впоследствии сознательно по приказу комиссаров-большевиков. Храм Василия Блаженного, музей изящных искусств, Кремль со всеми своими соборами - остались целыми или с незначительными повреждениями от ружейного обстрела.
Когда я приехал с фронта в Москву, физическая борьба с большевиками кончилась полной победой последних. Но несмотря на победу, боровшиеся с большевиками, несмотря на свое меньшинство, так легко не сдались и насилью не подчинились. За-стрельщиками борьбы с большевиками в Москве была интеллигенция. Проиграв физи-ческий бой, интеллигенция решила начать бой „моральный“. Рассуждали так! Если невежественная темная масса подавила нас физически, посмотрим, что они станут де-лать б е з н а с , как представителей культуры. Решив, что в течении каких-нибудь недель, ну, от силы – месяцев, большевики на этом моральном фронте потерпят полное поражение - московская интеллигенция отказалась от совместной работы с большеви-ками. Казалось, что положение большевиков будет очень критическим. Но вот, боль-шевики не долго думая, стали замещать высшие должности людьми из рядов низших служащих. Интеллигенция предполагала, что это будет длиться не долго, что все равно им не обойтись без интеллигентных работников. Это чувство уверенности в своей ближайшей моральной победе над большевиками было настолько глубоко и непоколе-бимо в сознании интеллигенции, что не предпринимала никаких шагов в смысле дей-ствительно активной моральной борьбы с большевиками и просуществовав до конца 1917 г. и начала 1918 г. - интеллигенция просто стала ждать ухода большевиков. Тут стоит отметить, что представители московской буржуазии остались почти со-вершенно равнодушными к материальной поддержке бастовавших служащих. А большевики после первых же дней забастовки объявили всех служащих уволенными. Денежные ресурсы стали быстро таять и всё чаще и чаще стали городские служащие просить о обратном приеме на службу. Так позорно интеллигенция проиграла бой с большевиками и на моральном фронте.
За время моральной борьбы с большевиками напряженная общественная атмосфера в Москве три раза разряжалась уличными выступлениями и демонстрациями как с той, так и с другой стороны. Эти выступления носили характер вылазок с целью вывести противника из пассивного состояния, дабы затем иметь предлог к решительным даль-нейшим действиям. Особенно ярко мне рисуется сейчас картина демонстрации за „Уч-редительное собрание“. В конце декабря 1917 года большевики проделали с „Всерос-сийским учредительным собранием“ то же самое, что они немного раньше проделали с городскими Думами и Земскими управами основанными на основании всеобщего избирательного права - просто разогнали штыками. Негодованию среди интеллигенции и широких слоев населения не было границ. С целью еще больше раскрыть глаза народа на неслыханное злодеяние большевиков была организована руководителями московской интеллигенции демонстрация 3 января 1918 года.
С раннего утра при легком морозце и небольшом снеге на улицах Москвы стали появ-ляться отдельные группы москвичей, направляющихся к центру, Моховой, началу Ни-китской улицы, к старому зданию Московского университета. Побрел туда и я. На основании принятия меня в Университет на Юридический факультет в 1914 году (после окончания средней школы) я решил примкнуть к группе студентов, которая собралась перед зданием Университета и была довольно внушительной. Правда, по внешности был я студентом довольно оригинальным - в офицерской шинели солдатского сукна, со стрелковыми петлицами, штабс-капитанскими погонами и, наконец, со старой папахой на затылке. В это время печать еще вела свою „предсмертную“ борьбу с большевиками. Вместо „Русского слова“ (наиболее популярной газеты в Москве) стали выходить в том же размере и на той же бумаге „Московские известия Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов“. Газета „Русские ведомости“ (популярная среди интеллигенции) пыталась еще бороться за демократию, но „по независящим“ от редакции обстоятельствам стала выходить не регулярно, черед 1-2 дня. Поэтому объявление о демонстрации и пунктах сбора было своевременно опубликовано. Во дворе здания Университета в 9 часов утра стали собираться студенты. В ожидании назначенного часа образовались группы, в которых горячо обсуждались события последних дней. Что только не говорилось в этих группах, какие проклятия не неслись по адресу большевиков!! Полицейские способы борьбы с инакомыслящими вызывали такую ярость в среде интеллигенции, воспитанной в борьбе за политические права и свободу против царского режима, что не было таких оскорбительных слов, какими бы не наделяли большевиков. Настроение было повышенное. Ходили слухи, что большевики не допустят демонстрацию, что ими в определенных местах поставлены пулеметы, которые будут пущены в ход, что заготовлены автомобили грузовики с „грязногвардейцами“, как звали в то время „Красную гвардию“ . Эти слухи, распространившиеся еще накануне и, вероятно, не без содействия самих большевиков, конечно при наличии враждебного отношения к интеллигенции со стороны части рабочих, имели реальное основание. Но вот, наконец, после томительного ожидания, студенты предложили построиться в ряды. Появились белые и красные плакаты с надписями „Да здравствует Уч-редительное собрание - долой самодержцев всероссийских“!! Колонна стала выпол-зать со двора на Моховую улицу, куда уже подошли такие же колонны служащих различных городских организаций. Вероятно, слухи о принятии большевиками „сво-их“ мер против демонстрантов оказали известное влияние на число участников. Когда тронулась процессия, то по моему расчёту участников в колонне было 4 – 5 тысяч (длина полка). Маршрут был следующий: по улицам Моховой,Тверской, мимо бывше-го дома губернатора (занятого под „Совдеп“) на Миусскую площадь, где должны бы-ли собраться депутаты разогнанной большевиками городской Думы, которые должны были обратиться с приветственными речами в собравшимся. По мере движения про-цессии колонна стала расти, к ней стали присоединяться отдельные лица и группы из толпы, заполнившей тротуары по обеим сторонам улиц. Но было ясно, что народ в ши-роком смысле того слова, т. е. мещане, горожане, солдаты и рабочие - демонстрантов не поддерживает. Чем ближе подвигались к дому губернатора , тем сильнее росло нервное возбуждение. Чтобы отдельные возгласы и в защиту Учредительного Собра-ния и крики „долой“ не носили беспорядочный характер - во главе отдельных групп появились наиболее энергичные - которые и стали руководить группой. Я очутился во главе группы студентов. Когда уставали кричать лозунги - начинали петь „марсельезу“, „похоронный марш“, „варшавянку“ … Наконец , пошли мимо „Совде-па“, где на балконе находились какие-то большевики. И....ни звука, ни одного движе-ния со стороны находящихся там. Каждая группа приостанавливалась перед зданием и давала выход накопившемуся негодованию. Крики „долой“ усиливались, под-нимался сплошной гам. И.....в ответ только саркастические улыбки глядевших на процессию представителей. А из окон солдаты, потрясая газетами „Правда“ - бросали их на улицу в проходящие колонны. По дороге нередко слышались угрозы со стороны встречных солдат и рабочих. В особенности же возмущались встречные солдаты, потрясая кулаками в воздухе при виде офицера во главе студенческой группы. По приближении к Миусской площади колонна приняла довольно внушительные размеры. На площади выступили бывшие депутаты городской Думы. В своих выступлениях нарисовали грозную картину будущего России, если власть большевиков укрепится, но высказали и надежду, что русский народ сбросит эту антинародную власть и призовет к власти действительно демократические силы. После резкого протеста против разгона Учредительного Собрания многочисленные толпы народа, собравшиеся на Миусской площади (было их не менее 10 тысяч человек) по предложению выступавших ораторов - мирно разошлись по домам. Это была последняя свободная демонстрация свободных граждан города Москвы - и „лебединая песня“ московской интеллигенции.
После демонстрации 3. 1. (по старому стилю) начались репрессии - все выступления и демонстрации были строго запрещены, закрыты были все газеты. Объявлено было военное положение, с запрещением выхода из домов по вечерам. Снабжение Москвы почти прекратилось, стал процветать „чёрный рынок“, открылась широкая возмож-ность для спекулянтов или „мешочников“, как их называли. Уже в 1918 году ввели карточную систему на продукты с выдачей по ним, конечно, минимального количества. Большевики распространили слухи о том, что бывшие торговцы и богачи-буржуи попрятали продовольствие, чтобы продажей в будущем зарабатывать огромные деньги. А чтобы пополнить слабое снабжение города извне, из деревень, было предписано „Сов-депом“ производить обыски в домах упомянутых категорий граждан и найденные запасы конфисковать, а владельцев их арестовывать. Началась паника и переполох! В каком количестве „запасы“ считаются запрещенными? Об этом объявлено не было и поэтому во всех семьях, что удалось достать „правдой“ и „неправдой“ и в количестве необходимом для питания семьи стремились спрятать от возможных обысков. Официально обыски производились по ордерам, выданным продовольственным отде-лением „Совдепа“. Возможностью „поживиться“, т.е. попросту пограбить воспользова-лись всякие темные личности, которые под видом официальных обысков с целью ис-кать спрятанное продовольствие - или по поддельным ордерам- а то и без всяких „бу-мажек“ просто грабили всё, что попадало под руку. Среди москвичей стал распростра-няться панический страх, с одной стороны от недостатка продовольствия, в особенно-сти в семьях с маленькими детьми, а с другой - страх перед посещениями незваных гостей, в особенности ночью.
У нас во дворе, в соседнем с нами доме много лет жила семья, очень близкая к нам. Отец, обрусевший немец Владимир Владимирович Гервер, был директором небольшо-го завода на электрические домашние предметы, мать русская и двое детей. Но в 1916 году они переехали в более просторную квартиру в дом недалеко от нас. В том доме жили самые „буржуи“, состоятельные люди. И в этом доме настала паника, страх пе-ред обысками. Гервер обратился ко мне, как в бывшему офицеру, с просьбой взять на себя ночную охрану дома. Я поставил условие, чтобы я имел оружие, хотя бы револь-вер. С этой целью я на основании письменной рекомендации домового комитета обра-тился в военное отделение „Совдепа“ с просьбой выдать мне разрешение на револьвер. Когда узнали, что я бывший офицер и не коммунист, мне отказали. Но я всё-таки ре-вольвер получил от одного квартиранта и начал свою ночную „охранную“ службу. Находился я в комнате швейцара, было тепло и даже уютно. Но самое замечательное было то, что меня стали посещать дамы из различных квартир и носить чай и всякие вкусные вещи. И я очень приятно проводил время. И только раз, около 2 часов ночи раздался стук во входные двери. На вопрос - „кто там? и что хотят?“ ответили - „от „Совдепа“ забрать излишки продуктов“. На это я им заявил, что не туда попали, здесь живут члены „Исполкома“, коммунисты, а мы, нас пять человек, охрана от подобных „гостей“ и вооружены револьверами. И если будете продолжать стучать- я выстрелю и подниму тревогу и потом вам не сдобровать. Стали между собой ругаться и всё...стихло. Этот случай поднял меня в глазах обывателей дома на большую высоту, потому что подтвердил, что охрана не была напрасной. Прослужил я там что-то около одного месяца, хорошо заработал. Единственно, что было неудобно, дома пришлось днем до обеда отсыпаться.
Бойкот большевиков со стороны московской интеллигенции продолжался 5-6 месяцев. За это время функционировала только часть городских низших школ, средние и высшие учебные заведения были закрыты. Что было делать? Мужу старшей сестры Александры пришла мысль организовать продуктовый кооператив. Кооперативы были разрешены. Леонид (шурин) стал набирать членов. Набрал несколько десяток членов, которые внесли денежные взносы. Оформил существование, завел канцелярию, бланки, печать. И я стал вести канцелярию, бухгалтерию, отчетность, . Продукты он уже официально стал получать со складов. Кооператив имел успех и число членов росло. А через него и наша семья стала иметь кой - какую пользу. Хорошо ещё было то, что все мы дети - 7 человек были уже взрослыми, но устроенными (работали) только 3 сестры (2 учительницы и одна в канцелярии). Но жили. кроме старшей, замужней, у которой была своя квартира, - жили мы пока все вместе. В квартире нашей было 5 комнат, так что не были так стеснены. Что касается средств к существованию в нашей семье, все мы, вместе с отцом, старались сводить концы с концами. Отец был церковнослужителем (дьякон, имел хороший голос), кроме того занимал еще две должности - был много лет служащим в так называемой „консистории“ – управление по церковным делам и, наконец учителем „Закона Божия“ в гимназии, где учился Михаил. После октябрьского переворота, конечно, „Закон Божий“ во всех школах упразднили, поэтому и отец ли-шился этого заработка. Кроме того, на основании распоряжения „Совдепа“, все церковнослужители, наравне с торговцами, бывшими полицейскими, купцами и вооб-ще „буржуями“ – ( к которым причисляли и лиц ничего общего с этой категорией не имевших) – все были лишены продовольственных карточек и назывались поэтому лишенцами. Хорошо ещё было то , что отец получил продовольственную карточку как служащий „консистории“. Скудный „паёк“ сводился к небольшому количеству муки, крупы – пшена и гречневой крупы, хлеба (черного), немного русского масла (для готовки) или масла подсолнечного, молоко давали только детям. К сожалению и выдача „пайков“ по карточкам не была регулярная - не выдавали то одного, то другого. Критическое положение с продуктами в Москве смягчалось до некоторой сте-пени тем, что после того, как рынки исчезли вследствие конфискации товара у продавцов, крестьяне и спекулянты (как их звали „мешочники“, потому что носили в мешках) стали ходить по квартирам и предлагать муку, крупу, картофель по очень высоким ценам или в обмен за части одежды, обувь . „Керенки“ (деньги, выданные при Временном правительстве) стали уже терять свою цену. Этот способ снабжения Москвы продуктами так распространился, что в последствии стали говорить, что от голода Москву спасли „мешочники“.
Другой способ пополнения голодного пайка было „самоснабжение“, т.е. поездки да продуктами в отдаленные деревни, где еще не были крестьяне так избалованы ценами города . Решил попробовать счастье и я - поехать в направлении на восток верст за 200 от Москвы, приблизительно в Саратовскую губернию, где обычно родится всего вдоволь. Оделся я в свою теперь уже солдатскую шинель ( со споротыми на плечах офицерскими погонами), меховую старую шапку, приспособил небольшой мешок, взял немного денег и с добрыми напутствиями матери – отправился в дальнюю дорогу. Билет по железной дороге до маленького городка стоил не дорого. Выехал заранее, чтобы раньше вернуться. Ехал около 4 часов. Пошел в деревню, верст 5 от городка. В некоторых хатах ответили, что на продажу нет. Но в одной позвали внутрь. Судя по хате было видно, что семья зажиточная и значит против большевиков. Я им рассказал о том, куда „гнут“ большевики, какие их цели, что не только в Москве ищут и конфискуют так называемые „излишки“, но будут ходить и по деревням и забирать пшеницу, ячмень. После таких разговоров хозяева хорошо меня накормили и по очень низкой цене (в сравнении с Москвой) продали мне 25 фунтов (10 кг) пшённой крупы. Я был очень доволен покупкой. Вернулся я на станцию, дождался поезда в Москву, сел у окна и стал дремать. Пользуясь тем, что никто из сидящих не видел, я засунул мешок под сиденье в самый дальний угол, потому что я слышал еще в Москве, что в поездах тоже отбирают мешки с мукой и крупой. Подъезжали к Москве. И вдруг.....остановка среди поля. По вагонам ходят „товарищи“ и кричат, чтобы все выходили из вагона без багажа. Около дверей выпускали выходящих. Раздались крики, женский плач, мольба, чтобы не отбирали мешок с мукой, что везут детям. Но все просьбы были напрасны. Через 15 – 20 минут всем разрешили вернуться в вагоны. Я сел на свое место и через некоторое время ногой почувствовал, что - о радость!! мой мешок на своем месте! Я благополучно вытащил на вокзале свой мешок и довольным вернулся с „добычей“ домой. Была у всех большая радость! Чтобы пополнить наш общий паёк, брат Михаил, только что окончивший гимназию старался пристраиваться , хотя бы временно, в разных продовольственных организациях, складах, где выдавали продукты. За работу получал кое-что из продуктов и приносил домой. Брат Николай, только что кончивший Университет на историко-филологическом факультете где-то кому-то давал уроки. Не малая помощь продуктами была нашей семье и со стороны богатых прихожан нашей церкви, в которой служил отец, который пользовался большим уважением и любовью прихожан. Наша церковь была построена знаменитым русским архитектором Казако-вым в 17 столетии. Вот так мы жили в первые месяцы большевистского режима в 1917-1918 г.г.
Но на фоне очень тяжелой безрадостной жизни, я лично находился все это время в состоянии какого-то радостного повышенного возбуждения - я был женихом! В течении всей моей сознательной жизни, начиная с первой мировой войны мне со-путствовала мысль, что мной управляет какая-то неведомая сила, которую обычно на-зывают „судьбой“. Эта сила или судьба направляла не только мои действия по какому-то вперед определенному плану, но и внушала мне определенные мысли, часто связан-ные с определенными действиями. И что замечательно, все эти мысли и действия в конце концов были направлены в мою пользу, к добру - мне. Теперь расскажу о таком „случае“ или вернее „случайности“, которая определила мой жизненный путь. Это бы-ло еще в 1917 году – дело было так.....В январе 1917 года я находился в Москве в от-пуску. Однажды я встретил своего школьного товарища, с которым я не только учил-ся, но и занимался спортом. Он по фамилии Троицкий Алексей, вместе с двумя братья-ми были в ту пору популярными футболистами, играли в сборной Москвы. Четвертый наш спортивный сообщник и школьный одноклассник был Михаил Кедров, впоследст-вии ставший артистом , а потом и главным режиссёром Москвы и Художественного театра. Так вот....встретил я Алексея, который тоже приехал в отпуск....но на свою свадьбу. Неожиданно мне он предложил быть у него во время свадьбы шафером (сви-детелем). Пришлось согласиться. Свадебный обряд в церкви совершал отец Алексея, священник, заслуженный протоерей, с высшим академическим духовным образовани-ем, отец Евлампий. Торжественный обед после свадьбы происходил в доме Троицких. Во время обеда мне пришлось сидеть рядом с единственной сестрой 5-рых братьев Троицких, которая только что окончила „Высшие женские курсы“, историко-филологический факультет. Звали её Соней. Знал я свою соседку и раньше, но как-то случайно и коротко. А на свадьбе провёл с ней целую половину дня. Я был, что называется „в ударе“ и рассказывал ей всякие смешные истории из своей жизни на фронте. Смеялась она очень заразительно и её смех и здоровый энергичный вид - мне очень нравились. Но мало того, почувствовалась какая-то взаимная симпатия. Конечно - я воспользовался приглашением и стал приходить к ним запросто и во время этих посещений узнавали ближе друг друга. Но, увы, была война, и надо было возвращаться на фронт. Началась живая корреспонденция, как я чувствовал, со своей „суженой“ Время моего пребывания в Москве по возвращении с фронта характеризовалось, глав-ным образом двумя явлениями -
1) острым недостатком продуктов
2) небезопасностью хождения по улицам, в особенности по вечерам.
О недостатке продуктов я писал выше. Гораздо хуже дело обстояло с безопасностью на улицах. Фактически полиция, наблюдающая за порядком и принимающая меры против нарушителей порядка и преступников - отсутствовала. Старую полицию ликвидиро-вали, а новую „Совдеп“ еще соорганизовать не успел. Поэтому по улицам ходили в качестве охранников солдаты московского гарнизона и добровольцы из молодежи. В это время Москва была переполнена серой массой демобилизованных солдат, которые шли через Москву транзитом в свои деревни. А положение нас, офицеров, было особенно трагическим. Под влиянием пропаганды большевиков, на нас, офицеров в форме, солдаты смотрели как на „врагов народа“ и неприятелей револю-ции. И это после того, как за 4 года войны против немцев, врагов Родины, было убитых, искалеченных сотни тысяч офицеров. На меня сильно действовало это возмутительное отношение к нам, офицерам со стороны солдат и я вопреки опасности, как меня предупреждали, имея еще отпускное свидетельство из штаба нашего корпуса, т.е. продолжая быть военным, носил форму, погоны, и свой „заработанный“ орден Владимира и значек об окончании Александровского военного училища. В такой „парадной“ форме я вместе с невестой Соней (и несмотря на её протесты) сидел в партере Большого театра на опере „Кармен“. Среди зрителей в партере я был единственный офицер в форме и с орденом. Все кончилось благополучно! Но через несколько дней я пошел в Военное управление и предъявив свои документы, демобилизовался, т.е. стал гражданским лицом. В течении зимы 1918 года Соня получила назначение преподавательницы литературы в гимназии. Но только не в Москве, а в городе Буе, Вологодской губернии. Мне это не очень нравилось, но ничего нельзя было сделать. Я сделал официальное предложение Соне и её родителям. Возражений ни с той, ни с другой стороны не было. Должен признаться, что в те молодые годы, несмотря на то, что около 3 лет пробыл на фронте,был я очень непрактическим человеком и можно сказать, даже легкомысленным. Будучи уже официально „женихом“ мне как-то в голову не приходило вплоть до свадьбы, как мы будем жить. Наконец был назначен день свадьбы - 1-го июня 1918 года. (по старому стилю), по новому 14. июня. Только в этот день рано утром, лежа у нас дома в постели, я начал осознавать, что в этот день и 11 часов утра произойдет событие, которое определит всю мою дальнейшую жизнь по новому.
Я был уже в церкви, когда Соня в венчальном платье вошла в церковь и раздалось торжественное песнопение большого хора певчих „се гряде голубица“... А потом отец Евлампий в облачении подошел к Соне, взял ее за руки и подвел ко мне, соеди-нил наши руки и...началось венчание. Вся торжественная церемония вызывала в душе какое-то трепетное повышенное состояние. В голове возникала мысль, что вот сейчас наступает момент, когда мы, я и рядом стоящая Соня станем иными людьми, не чужи-ми, как было до сих пор, а связанными друг с другом какими-то невидимыми узами. После обряда был в доме отца Евлампия обильный обед. Не дожидаясь конца обеда, мы, „молодые“, уехали по Ярославской железной дороге на дачу в „Образцово“. Недалеко от нашей дачки протекала речка, где мы купались. И вот мне вспоминается случай, который имел символическое значение для нас. У нас с обручальными коль-цами связано поверье - если его потерять, брак не будет прочный. Обручальное коль-цо - „в воде не тонет и в огне не горит!“ И вот, о ужас! во время купания у меня кольцо соскочило с пальца и....потонуло. Дно было песчаное и найти кольцо было не возможно. Я начал систематически прощупывать песок, продолжалось это довольно долго, я уже отчаялся, и вдруг, в одной из горстей песка оказалось кольцо! Радости не было конца! Подтвердилось, что обручальное кольцо в „воде не тонет!“ Но обручаль-ным кольцом Сони подтвердилось, что кольцо и „в огне не горит!“ А случилось это во время гражданской войны, когда одно время мы жили в татарской деревушке в Крыму перед „Перекопом“. Варить пришлось в большой открытой печи, в которой раскладывался костер из „кизяков“ (высохший козий помет) с прямым дымоходом на-ружу. И один раз, когда Соня сварила обед, спохватилась, что на пальце нет обручального кольца. Стали искать, но нигде не нашли. Наконец стали осторожно раскапывать золу в печке. И о радость! Кольцо оказалось внизу в золе, не расплавилось! Значит народное поверье правильное - и мы прожили вместе , пережив и радости и горести целых 57 лет!
На даче в Образцове прожили мы неполный „медовый“ месяц. По нашему плану на-стоящий „медовый“ месяц мы хотели провести в Крыму, у моря. Но этому нашему желанию были два препятствия. Во - первых - это деньги, а во вторых - в то время еще было полное расстройство железнодорожного сообщения. Ни пассажирского, ни товарного регулярного сообщения не существовало. Неожиданно отец Евлампий раскошелился. Но вполне основательно указывал на всю рискованность подобного путешествия при существующих условиях. Дело было в том, что официально во главе государства на Украине стоял гетман Скоропадский, а полными хозяевами были нем-цы. По Брест литовскому миру, который заключил Ленин с немцами, немцы получили право вывезти из Украины сколько только хотели пшеницы, скота, угля … Груже-ные товарные поезда шли беспрерывно на запад. Но с другой стороны, в то время по слухам, существовал какой-то порядок и в съестных припасах недостатка не было. Поэтому граница между Россией и Украиной во избежание спекуляций, была закрыта. Но, кроме того, граница была закрыта и потому, что бывшие офицеры действующей армии, по демобилизации, в большом количестве стремились на юг Украины, на Ку-бань, к казакам, где по слухам начала формироваться Добровольческая армия под командованием генерала Корнилова. Но всё это нас не удерживало. На всякий случай мы предприняли некоторые меры предосторожности. Прежде всего – документы! Из канцелярии Университета я взял подтверждение, что я студент юридического факультета, потом временный паспорт об отъезде из Москвы, который мне дали на бланке старого „царского“ паспорта с перечеркнутым гербом и надписью „Комиссариат внутренних дел“. И третье, для меня очень важное... Доктор Афонский, двоюродный брат Сони дал мне медицинское свидетельство из больницы, что я болен туберкулезом и направляюсь в сопровождении жены в санаторий в Алупке для лече-ния. Вид у меня в то время был действительно аховый - лицо худое, бледное, одним словом действительно „чахоточный“. А другие „опасные“ документы - подтверждение о демобилизации, об участии в Корпусном комитете и деньги - все это было зашито в разных местах летнего пальто Сони. Наконец, в конце июня с двумя небольшими чемоданчиками, в которых было несколько пар белья и других необходимых принадлежностей, и для возможности подкупить на границе советских чиновников несколько пачек чая (в Москве был дефицитным ) после долгих прощаний и слёз (в особенности было тяжело расставаться с уже старыми родителями) мы отправились на курский вокзал, с которого должны были ехать на юг, к украинской границе.
Наш план поездки в Крым был таков: доехать до последней станции в России, неле-гально при посредстве местных крестьян переехать границу. Уже на Украине заехать в город Сумы, Харьковской губернии, где жила моя родная тетка замужем за генералом Виктором Павловичем Канышиным. В. П. Канышин был инспектором кадетского корпуса (военной гимназии), который существовал еще при царском режиме. Этот кадетский корпус, большое 3 –х этажное здание, вместе с домами офицеров- преподавателей и другими постройками - представлял из себя недалеко от города Сумы целое местечко. В. П. Канышин был прекрасный человек, удивительно скромный, отзывчивый. Кроме своих обязанностей инспектора он занимался военной историей, написал несколько книг. Вот к ним-то мы и решили по дороге в Крым заехать на несколько дней.
Последняя станция, до которой мы доехали поездом была - „Ворошиба“. Стали ин-формироваться, конечно очень осторожно, можно ли нелегально перейти границу. Нам назвали деревню верстах в 5-7 от станции, где некоторые крестьяне перевозят через границу. Хорошо ещё, что поезд на станцию пришел довольно рано и у нас было вре-мя на переезд. В деревне нам назвали одного крестьянина, который якобы занимается этим делом. Пошли к нему. Произвел он на нас не особенно благоприятное впечатле-ние - низкого роста, щуплый какой-то с мелкими чертами лица - одним словом мало симпатичный. Сговорились о цене, потребовал заплатить вперед. Заплатили. Я спросил, как далеко граница. Ответил, что верст десять . Ну, мы положили в небольшую телегу свои чемоданы, сели и поехали. Сначала ехали полями, а потом ближе к границе перелеском и лесом. Ехали 1/2 - 3/4 часа и вдруг выехали на открытое место, где при дороге стоит какое-то деревянное здание. Спрашиваю, что это? Да это, говорит спокойно, - „караульный пункт“. „А зачем же ты сюда нас привез?“ Ответил, что так „полагается“. Нас уже увидели и вышло несколько человек из дома. Догадываюсь, что наш мерзавец- возница привез нас прямо на большевистскую пограничную заставу. Начались расспросы - „откуда, куда, зачем едем“… Я показал документы, меня и Соню позвали внутрь дома. Наши чемоданы тщательно осмотрели. Пачки чая выложили. А когда Соню позвала в соседнюю комнату какая-то женщина, у меня сердце захолодало! Мелькнула мысль, что её будут обыскивать и найдут в подкладке пальто мои военные документы. Значит как офицер, я еду на пополнение добровольческих отрядов на юге. Через некоторое время Соня вышла из комнаты и спокойная. Слава Богу! Значит - не нашли. После тщательного обыска меня самого, один из большевиков в полувоенной форме заявил, чтобы мы ехали обратно – откуда приехали. Я начал просить - пропустить меня ехать дальше, в Крым, потому что мне необходимо лечение, что если я не буду лечиться в санатории - меня ждёт быстрый конец, Соня пустилась в слёзы....Но никакие просьбы не помогали - должны вернуться! Пошли, сели в телегу (чай, конечно оставили себе!) и поехали..... Но как только мы въехали в лес, я схватил за шиворот пл югавого мерзавца- возницу и сказал ему, что он умышленно нас привез на заставу, и что если повезет нас обратно, я задушу его, как щенка, его труп спрячу в кустах - а сам поеду вот по этой дороге через границу (стояли на перекрестке!). Мужиченко перепугался (держал я его за горло!). Стал просить прощения, что он „ошибся“ и что он отвезет нас через границу. Поехали по новой дороге (которая - как я и предполагал, что она ведет к границе). Но нам повезло и в другом! Когда мы въехали в перелесок, то в 200 приблизительно метрах виделся пригорок - а на этом пригорке стоял человек с винтовкой. Это был сторожевой пост. Но он, видя нас, никак не реагировал. Скорее всего он предполагал, что мы, получив разрешение на переезд границы на заставе, едем дальше, потому что он видел, как мы ехали на заставу. Через 3/4 часа мы въехали в какое-то большое село. Наш мерзавец, сошел с телеги и заявил, что мы на Украине. Мы с Соней были так рады, что бросились друг друга целовать и я забыл на радостях побить нашего прохвоста , а он быстро исчез....И так мы оказались на „свободной“ земле, где нет большевиков, виновников всех начинающихся несчастий русского народа. Мало того, мы попали на ярмарку в этом селе. И затаив дыхание, смотрели на „диво-дивное, чудо-чудное“ - на разложеном холсте лежали караваи....пшеничного белого хлеба - а на жаровнях - поджаривали кипящие в сале колбасы! Софья достала деньги, зашитые в пальто. Купили мы хлеба, колбасы и стали прямо не есть - .“жрать!“ Так моя счаст-ливая судьба снова была ко мне благосклонна - если бы мы с Соней вернулись домой, то нам вряд ли бы удалось во второй раз пытаться уехать из большевистской России и я не мог бы делать эти записи, потому что бы......не существовал!
Наш возница-злодей довез нас до местечка Белополье, которое лежало на железнодо-рожном пути Ворошиба - Сумы. Пассажирские поезда не часто, но ходили и мы вос-пользовались первым же поездом. Начиная с местечка, где нас высадил наш несчаст-ный провожатый а так же в Сумах все балакали на украинском языке, но для нас в смысле понимания - особых трудностей это не составляло. Нам указали дорогу в ка-детский корпус и мы с двумя чемоданчиками побрели - время было уже к вечеру. О своем приезде мы Канышиных не предупредили, потому что почтовые связи были пре-рваны. И надо было видеть лица тёти Клавдии и Виктора Павловича, когда мы пред-стали перед ними. Впечатление было такое, как будто мы явились с другого света. Радость встречи была огромная! Мы оказались в 6-7 комнатной квартире, в которой жили всего 3 человека (третья прислуга). Оказавшись в отдельной просторной комнате - мы с Соней, наконец-то вздохнули и почувствовали такую физическую и душевную усталость, что повалились на постели и заснули, проспав несколько часов. На следую-щий день за утренним завтраком начались бесконечные разговоры с одной стороны о том, что я пережил на фронте ,о критической ситуации в Москве, о жестокой политике большевиков. А с другой стороны - тётя Клавдия и Виктор Павлович посвятили нас в положение, которое в то время создалось на Украине, после заключения „Брест-литовского мира“. В Киеве во главе правительства стоял ставленник немцев гетман Скоропадский. Непосредственную охрану гетмана и полицию составляли небольшие отряды украинцев, назначение которых было следить за порядком в городах. Русская армия на Украине отсутствовала и только на Кубани и северном Кавказе сосредоточи-вались отряды русских добровольцев, главным образом офицеров бывшей действую-щей армии. Виктор Павлович и тётя предполагали, что и я как офицер, тоже поеду на юг и зачислюсь в отряды Корнилова, Деникина, Маркова и других генералов, которые со своими отрядами выступят против большевиков в нужный момент. Но я заявил, что я воевал 3 1/2 года против немцев и в настоящее время хочу отдохнуть и провести свой „медовый месяц“ в Крыму у моря . Это цель нашей поездки - а потом будет видно. С этим гостеприимные хозяева согласились, но взяли слово, что при возвращении снова заедем к ним. Через 2 дня мы со своими чемоданчиками сели в скорый поезд и поехали в Севастополь. Был месяц июль 1918 г., лето - в полном разгаре.
В Севастополь приехали утром. Цель нашей поездки была Алупка. От Севастополя до Алупки не менее 40 – 45 верст. Сообщение - так называемыми „линейками“. „Ли-нейка“ - это широкая и длинная доска на колесах. На доске положены полумягкие подстилки. Пассажиры садятся с каждой стороны спинами друг к другу. Над „экипа-жем“ на четырёх железных прутьях укреплено полотно от солнца. Для чемоданов был устроен сзади багажник. Конечно - под доской были рессоры. И благодаря тому, что дорога была довольно ровная - так не трясло. Но зато пыли наглотались и были об-сыпаны порядочно. Не помню - сколько платили за это „удовольствие“, но помнится, что не было так дорого. По приезде в Алупку усталые пошли искать жилище. По ука-занию местных жителей пришли к месту, где над пляжем, приблизительно широким 100-150 м …по склону горы были разбросаны небольшие дачки. Вот в этих дачках и сдавались комнатушки. Одну из таких комнатушек не так высоко над морем мы и на-шли довольно быстро. Сняли на месяц и по цене для нас подходящей. И когда мы сели на лавочке перед дачкой, не смотря на усталость, нас охватило такое радостное на-строение, что после всего пережитого на фронте и в Москве, не верилось что мы дейст-вительно находимся в Крыму, на берегу Чёрного моря и перед нами целый месяц, ко-гда мы будем пользоваться полной свободой, ни о чем не думать и ничего не делать. Это было блаженство рая!
На другой же день мы спустились вниз на пляж – купаться! Вода была теплая, прият-ная. Соня была уже у моря, но я - в первый раз. И на меня оно производило огром-нейшее впечатление! На волны, беспрерывно катящиеся к берегу можно было смот-реть бесконечно! Это вечно живая могучая стихия! Конечно, вспомнились великолеп-ные полотна Айвазовского с изображением моря во всех его видах. К сожалению, наше „блаженство рая“ длилось не долго. Его нарушил - желудок. А что мы будем есть? И как питаться? Оказывается, в Алупке положение с питанием, так же как и на целом Крымском полуострове - далеко не утешительное и гораздо хуже, чем на Украине. В центре Алупки нашли „столовую“, в которой давали „голодные“ обеды. Пришлось тратить время и лишние деньги на покупку дополнительных продуктов питания. Не смотря на эту ситуацию, мы все дни проводили у моря, ездили на пароходике в другие места на побережье, в Гурзуф, где жил и Пушкин.
Время летело так быстро, что мы, увлекаясь купанием в море и гулянием в великолепном парке в Алупке - где был воздух пропитан какой-то удиаительно приятной смесью сосновой смолы и других деревьев с запахом моря - не заметили, что надо думать об отъезде. Но куда - в Москву или в Сумы? В Алупке среди туристов, в особенности приезжих из Москвы ходили слухи, что в Москве очень беспокойно. В двадцатых числах августа 1918 года в Москве на Ленина было совершено покушение еврейкой Каплан, членкой партии левых социалистов-революционеров. Она стреляла в Ленина,но ранила его в ногу. Было арестована и расстреляна. Как говорили, последовали крупные репрессии большевиков. Сотни людей-заложников из среды „буржуев“ и „кадетов“ были расстреляны. В Манеже было заключено до 10 тысяч бывших офицеров, которых продержали несколько дней без пищи и воды. Манеж был окружен отрядами китайцев и латышей. . Все эти сведения побудили нас не раздумывать - а ехать в Сумы, куда нас и так звали. Не помню точно дня, когда мы приехали в Сумы, кажется в самом конце августа или начале сентября 1918 года. Нашему приезду были Канишины очень рады и жизнь у них была спокойная, несмотря на события происходящие в то время на Украине. Мы провели у Канышиных Рождество и Новый год 1919 год... и праздник Пасхи . По обычаю весь преподавательский состав приходил к генералу Канышину поздравлять с праздниками и Новым годом. Интересно было наблюдать, как тётя Клавдия принимала поздравителей. В столовой был накрыт огромный стол, заставленый всякими мясными и рыбными яствами, салатами и всяческими закусками. А на краю стояла целая „батарея“ десяток бутылок различных крепких и столовых вин. И это в то время, когда в Москве вели полуголодное существование!! На отдельном столике находились стопки больших и малых тарелочек и приборы. Обслуживали у стола несколько горничных и солдат. Конечно, хозяева и мы с Соней старались угощать и занимать, и вели интересные разговоры, да и я получал богатую информацию о том, что в то время происходило на Украйне.
1918 год был трагическим для бывшей Малороссии (до октября) и Украины после октября. В средней и северной Украине фактически „хозяевами“ были немцы. В Киеве „пребывал“ посаженый немцами марионеточный гетман Скоропадский с небольшим отрядом „верных“. Административный аппарат, как и хозяйственные органы находились в руках старых русских чиновников. На юге Украины - в донской области, в кубанской области и северном Кавказе в 1918 году происходили трагические события, сопровождающиеся стычками между так называемыми „иногородними“ прошедшими на Дон и Кубань из различных городов России и арендовавшими богатые, урожайные земли у местных казаков - и казаками, сопротивляющимися реквизиции своих земель. Комиссар Троцкий начал организовать „Красную армию“, в начале в виде отрядов конных и пеших добровольцев из рядов иногородних и обедневших казаков. Одновременно в окрестностях Екатеринодара и Ростова, столиц кубанских и донских казаков, генерал Корнилов, при содействии генералов Деникина, Маркова, и других стали формировать ядро Добровольческой армии. Расчитывали при этом на население в донской области, а главное - на донских казаков. Но Корнилов со своими соратниками встретили со стороны донских и кубанских казаков в начале не только холодное отношение, но и враждебное. Генерал Корнилов в начале февраля 1918 года вывел свой маленький отряд из Ростова в степи за Дон. Так начался для Добровольческой армии знаменитый „ледяной поход“, полный лишений и страданий и сопровождаемый жестокими боями. Только необычная смелость и воодушевление рядовых офицеров спасали добровольцев от полного поражения. В марте 1918 года в бою за Екатеринодар был убит генерал Корнилов и на должность главнокомандующего вступил геннрал Деникин. В далнейшем, находясь в тяжелых условиях добровольцы несли тяжелые потери. Большевики своей суровой и безпощадной политикой по отношению к казачеству, как к „реакционному“ элементу - очень помогли добровольцам тем, что казаки, когда увидели, что от большевиков будет пользы мало и только вред - стали идти к добровольцам. В апреле 1918 года произошло событие, которое весьма характерно для того времени. „Красные“ казаки овладели городом Новочеркасск - столицей донских казаков. „Белые“ - решили их выбить из города. Начался ожесточенный бой.....В это время к городу подошел, шедший пешком из Румынии отряд добровольцев под командой полковника М. Г. Дроздовского. В честь него потом будет назван „Дроздовским“ полк добровольцев. В этот полк я и был зачислен в 1919 году в городе Сумы. Подойдя к городу и не имея понятия, кто против кому ведет бой, „румыны“, имея броневик - ворвались в город и, неожиданно для себя и для красных, среди которых началась паника - заняли город к огромной радости „белых“ казаков, которые еще лишь готовились атаковать красных в городе. Добровольческая армия сразу же получила пополнение и со стороны пришедших из Румынии - и „белых“ казаков. После занятия Новочеркасска Добровольческой армии удалось захватить огромные склады оружия и боеприпасов, приготовленных красными. Наконец, добровольческим отрядам удалось под командой известных командиров организовать армию, состоящую из трех пеших полков Корниловского, Марковского (генерал Марков тоже погиб в бою благодаря необузданой смелости) и Дроздовского, полка кавалерии под командой генерала Эрдели - состоящий главным образом из кавказских горцев - донских и кубанских казаков. Захватив город Екатеринодар и город Ростов, Добровольческая армия под ведением главнокомандующего генерала Деникина начала свой победоносный поход на север, занимая украинские города и села. Краткое описание событий, происходивших в 1918 году я сделал для того, чтобы были понятны далнейшие события.
После некоторого времени пребывания у Канышиных передо мной стал вопрос - что дальше? Жить „припеваючи“ у Канышиных, пользуясь их гостеприимством мне не позволяла совесть. Ехать на юг, в добровольческие отряды, как мне советовали многие офицеры в корпусе, откровенно новоря, мне не хотелось. И я решил искать работу в городе. Мне удалось посредничеством одного корпусного офицера подходящую работу найти. Первое впечатление от учреждения, куда я должен был поступить - было положительное. Название было солидное и подкупающее своей серьезностью. Оно гласило : „Уполномоченый комиссии по ликвидации имущества военного времени“ Этим уполномоченым был бывший офицер польского происхождения по фамилии Очесальский. В учреждении было до 10 человек служащих, между которыми был солидный бывший адвокат. Помещение состояло из 3-4 комнат в отдельном одноэтажном доме с прилегающим двором, в котором находился большой сарай. Как мне объяснил „уполномоченый“, общая цель учреждения - выискивать оставшееся имущество, принадлежащее военному ведомству во время войны и его ликвидация путем торгов или же использования в той или другой форме. А служащие составляли инвентуры военного имущества для его ликвидации. Но когда я вступил в должность „заведующего складом“ и принял „объект“ с находящимся там имуществом, я сразу же понял, что учреждение, в которое я поступил - „ д у т о е „, т.е. существует только на бумаге, в действительности же никакого „имущества военного времени“ - не существует и „служащие“ во главе с уполномоченым только делвют вид, что работают, попросту „втирают очки“ выше стоящим инстанциям, получая по тому времени вполне приличное вознаграждение Подобное приличное вознаграждение получил и я в качестве „заведующего складом“ Мой склад находился в сарае во дворе. И что же я там увидел? Поломанные столы, стулья, кровати деревянные и железные, керосиновые лампы, какие-то деревянные и железные рамы … На все это так называемое „имущество военного времени“ я должен был произвести инвентуру с описанием состояния, в котором каждый предмет находится - и формы его использования. Это были мои официальные обязанности, а в действительности, как мне сказал бывший адвокат, не делать никаких „инвентур“ а предложить всё находящееся в сарае „барахло“ отвезти на свалку, а так как ни денег, ни свалки нет, то.....дожидаться - пока они появятся. Другим словом, жалование получать и ничего не делать, по примеру остальных служащих. И вот я каждый день в положенные часы являлся в это учреждение и присоединялся к остальным служащим …мирно беседующим главным образом о политической ситуации на Украине.
А на Украйне в то время было полное безвластие. И хоть в деревнях „балакали“ на украинском языке, официальным языком был русский. Но во всех канцеляриях (кроме торговых и хозяйственных) царил полный застой. И при том политическом и экономическом хаосе было много таких учреждений, как мое. В Екатеринославе (теперь Днепропетровск) и в селе „Гуляй - Поле“ недалеко от города, полным хозяином целой области был именовавший себя „анархистом“ - „батько Махно“ со своей дружиной, довольно многочисленной. Этот „батько“ был и против советской власти, и против немцев и против добровольческих отрядов, и против гетмана и против Петлюры, вождя украинских социалистов. Главная деятельность его дружины состояла в том, что он останавливал все пассажирские и некоторые товарные поезда, проходящие через Екатеринослав и грабил их. А вождь социалистов Петлюра был врагом гетмана Скоропадского и где только мог стремился подорвать его авторитет и свергнуть его. А на севере, на границах с Россией большевики готовились к занятию Украины, как только немцы, забрав всё то, что им полагается уйдут на запад. Пользуясь безвластием и полным застоем во всех органах мы служащие канцелярии Очесальского ежедневно сходились, беседовали и в положенное время окончания работы, расходились по домам. Но вот неожиданно наш шеф из какой-то верхней инстанции получил предписание произвести учёт полуфабрикатов на машиностроительном заводе в Харькове Этот завод в мирное время производоил всякого рода машины (станки для заводов ) а во время войны стал производить снаряды и другие боевые припасы. Работало там нескоько тысяч человек. А после окончания войны и заключения мирного договора стоял в бездействии. И конечно на складах было огромное множество материала и полуфабрикатов. И вот произвести учёт всего этого имущества и поручили нам, как „Комиссии по ликвидации имущества военного времени“. В сущности говоря, эта работа была прямой обязанностью нашей канцелярии. Но вопрос: кто ее проведет? В канцелярии не было не только специалистов (бухгалтеров, инженеров ), но просто „работоспособных людей“, хотя с небольшой смекалкой. После отказа всех служащих (в том числе и адвоката) шеф предложил мне хотя бы „обследовать“ это дело. Спасая „доброе имя нашей фирмы“ - я согласился. Шеф выписал мне „мандат“, содержащий полномочия для проведения „учёта“ и связанного с этим делопроизводства. На другой день я приехал на завод и нашел там во „вахтерной“ несколько сторожей. Я им сообщил, кто я и зачем приехал и просил немедленно вызвать главного бухгалтера. Сторожа вообразили, что я „ревизор“ и на основании этого то же заподозрил что-то не доброе, как мне показалось в начале. Бухгалтер повел меня в канцелярию, где когда - то работало несколько десятков человек. Бухгалтер заявил, что все материалы и полуфабрикаты записаны в книгах и уложены на складах, в чем я могу убедиться. Когда я увидел на полках и в шкафах толстенные книги, с записями тысячи названий и количеств, то немного растерялся в недоумении, что же мне дальше делать? После небольшого раздумья решился „играть“ в открытую. Сидя в большом кабинете главного бухгалтера я откровенно заявил ему, что в бухгалтерии я абсолютно ничего не понимаю и цель моего посещения - произвести учёт материалов и полуфабрикатов не выполнима, поэтому я прошу его мне помочь. Он сразу всё понял и просто предложил составить протокол обследования мной общего состояния, перечислив в общих цифрах названия материалов и полуфабрикатов (части снарядов и других боеприпасов) с предложением перевести их на действующие военные заводы. Я был очень рад таким исходом моей миссии, поблагодарил бухгалтера. А на другой день вручил протокол своему шефу и получил от него полное признание в моих „деловых способностях“. Это было единственное „дело“, которое, насколько я помню, я „совершил“ за все время моей службы в так называемой „Комиссии по ликвидации военного имущества“
Фактическое безвластие на Украине во время правления гетмана Скоропадского продолжалось не долго, т.е. ровно столько времени, сколько было нужно немцам на ограбление Украины всем для себя необходимым. В октябре 1918 г. поползли слухи, что немцы собираются уходить, предоставив.....гетману полную „самостоятельность“ в управлении страной. От подобного проекта немцев гетман пришел в ужас! Как же он будет „управлять“ страной, когда у него нет никаких вооруженных сил и в то же время внутри страны окружен, хоть и немногочисленными, но все же организованными в мелкие отряды так называемые „петлюровцы“ под общим командованием Петлюры. Между прочим, петлюровцы открыто ходили в своей „исторической“ форме, в каких-то „бекешах“ а на голове шапки с каким-то болтающимся привеском. На севере Ук-раины были сосредоточены боевые отряды Красной армии, которые только и ждали ухода немцев. А на юге в кубанской области в Екатеринодаре уже формировалась Добровольческая армия.
Положение для гетмана с уходом немцев создавалось плачевное. Но немцы не хотели открыто брать его с собой и наконец решили его „вывезти“ в Германию под видом.......тяжело раненого в санитарном вагоне с забинтованной головой. Безвластие на Украине летом 1918 года, трагедию добровольческих отрядов, существовавших на средней Украине в разрозненом виде и так же трагикомедию с гетманом - хорошо изобразил М.А. Булгаков в драме „Дни Турбиных“, которая шла в 20-тых годах в Художественном театре в Москве. Он впервые и единственный довольно объективно описал членов семьи Турбиных, принадлежащих к Добровольческой армии и к гетманской среде. Но в Москве эта пьеса вскоре после первай постановки была изъята из репертуара Художественного Театра за слишком либеральное отношение к членам Добровольческой армии.
После ухода немцев из Украйны неожиданно в Киев вошли „петлюровцы“ и Петлюра занял освободившееся, после „увоза“ гетмана, место. Его краткое пребывание у власти в нашем учреждении „Комиссии“ проявилось лишь в том, что вместо „Уполномоченный комиссии по ликвидации“ стало называться по украински „Голова комиссии по ликвидации“. Но и это название просуществовало недолго, не больше месяца.
Среди жителей Кадетского Корпуса быстро распространились слухи, что Красная армия перешла границу Украины. А так как город Сумы находится сравнительно недалеко от границы, надо ждать прихода советских войск и советских перемен через несколько считаных дней. В Кадетском Корпусе началась паника. Оставаться на местах или уезжать на юг - в города Ростов, Екатеринодар, Одессу, Крым - которые по сведениям газет были заняты Добровольческой армией. Среди преподавателей было у большинства мнение, что Добровольческая армия все равно, рано или поздно не устоит перед Красной армией и советская власть займет всю Украину. В результате решения большинства преподавателей во главе с генералом Канишиным (директор Корпуса уехал раньше) было решено эвакуировать кадет на юг вместе с некоторыми воспитателями Корпуса, а остальным остаться на местах.
Мое положение было неопределенное. С одной стороны, я как офицер в случае советской мобилизации буду зачислен в Красную армию, что мне очень не хотелось. Значит надо уезжать на юг в Добровольческую армию, но с другой стороны нам с Софьей было очень тяжело уезжать, оставляя на неизвестность уже в таком зрелом возрасте, до еще в чине генерала Виктора Павловича Канишина и тётю. В конце концов решили и мы остаться вместе с Канышиными. Будет, что будет!!
Городок Сумы находится на северо-востоке Украйны, недалеко от границы Харьковской и Курской областей. В нем не чувствовалось ни влияние гетманского режима, ни Петлюры, ни немцев. Он был как-бы „сам по себе“. Зажиточные крестьяне снабжали в изобилии население городка всем необходимым. На рынке можно было достать и мясо, молочные продукты, овощи, фрукты итд. Немногочисленные служащие ходили по утрам в свои немногочисленные канцелярии, там писали всякие „отношения“ друг другу и в назначеный час после „работы“ возращались домой. Одним словом был мирным, тихим городком. Самым крупным учреждением был „Кадетский Корпус“ с 200 учениками. Но Корпус находился за городом, в 2 км, и жил самостоятельной жизнью. Кадровый состав - был русский и поэтому жители Корпуса мало общались с украинским населением городка. И вот в один прекрасный день, в ноябре 1918 г. в городе появился небольшой отряд красноармейцев - во всех учреждениях - представители советской власти. Вместе с ними во всех домах городка, в том числе и во всех семьях оставшегося персонала Корпуса - воцарился страх перед большевиками. Сумчане были хорошо информированы о том, что происходило во всех российских городах после октябрьского переворота. И с приходом большевиков в Сумы все почувствовали, что наступает время, когда и они должны будут переживать всю горечь, связанную с наступлением советского режима. На другой же день прихода большевиков все уже знали об учреждении в городе „Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией“. Не прошло и недели, как в мирном и тихом городке начались акции, связанные с обысками и арестами. „Товар-ищи“ искали оружие … контрреволюционеров и саботажников....Одновременно началось образование новых советских органов и преобразование старых в советские. Прежде всего в помещении „Городской управы“, - где находилась и „Земская управа“ (управление провинциальными учреждениями) - был образован „Сумский Районный совет народного хозяйства“ с различными отделами. „Комиссия по ликвидации имущества военного времени“, где я числился служащим, была сама ликвидирована а служащие были переведены в „Совнархоз“ (Совет Народного Хозяйства). Я попал в отдел „военных заготовок“ на должность „помощника заведующего учетным контрольным подъотделом“. Впоследствии, при объявлении мобилизации в Красную армию это высокое звание спасло меня от явки на сборный пункт. Мне было выдано удостоверение 27 июня 1919 года за № 1501. Так как документ этот был для меня чрезвычайно важным, я приведу его текст, так как он у меня сохранился:
В заголовке штемпель - название учреждения, где я служил : У.С.Ф.С.Р. Сумский районный совет народного хозяйства. Отдел военных заготовок. 27. июня 1919 г. Нр. 1501 г. Сумы
Удостоверение
Коллегия Сумвоенгзага сим удостоверяет, что сотрудник тов. Скворцов Ф. Г. помощн. завед. учетн. контр. Подъотделом является незаменимым работником Отдела военных заготовок, занимающим ответственную должность, отсутствие которого несет ущерб планомерной работе Воензага по экстренному изготовлению обмундирования и снаряжения Красной армии, тем более в настоящий трудный момент, когда работа Воензага напряжена до максимума производительности.
А потому тов. Скворцов явке на сборный пункт не подлежит.
Круглая печать Член коллегии: подпись (неразборчивый):
Отдел воен.загот. Заведующий общим отделом: подпись (неразб.)
Пролет.всех стран соед. Секретарь: подпись (неразб.)
Сум. Отдел. Нар.
На другой стороне - военный комиссар написал собственноручно:
„По данному удостоверению предоставляется отсрочка до особого распоряжения“.
Печать: У.С.С.Р. Военный комиссар: Мороз
„Сумское управ. по Секретарь: подпись неразб.
военным делам“
Эта бумажка в значительной мере упростила мое положение. Благодаря ей… я не попал в Красную армию, которая лихорадочно формировалась в виду успешного продвижения на север Добровольческой армии. Я остался в Сумах и стал ждать развития далнейших событий.
С приходом в Сумы советской власти особенно нервно переживал этот факт преподавательский состав Кадет. Тема всех разговоров была одна - что будет с ними? И вот в один декабрьский день 1918 года в Корпус наконец явились нежеланные гости - представители власти - из Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией.. И военного комиссариата - всех приблизительно человек 10-15. Несколько человек явились к Виктору Павловичу и очень вежливо заявили, что должны в Корпусе проивести некоторые осмотры помещений, как школьных так и частных квартир служащих Корпуса. Двое товарищей остались у нас в квартире и стали осматривать помещение, но интересовались книгами и рукописями в кабинете В.П. Он им объяснил, что уже давно занимается военной историей. Вышло в печати его несколько историко-военных книг. Как мне кажется, товарищи ограничились поверхностным осмотром, не прибегая к обычному обыску, потому что почувствовали какое-то уважение к Виктору Павловичу, этому удивительно деликатному и сдержанному человеку. После короткого осмотра они откланялись и ушли. Не то было в квартирах остальных преподавателей. Дело в том, что в некоторых семьях запасливые хозяйки имели в подвальных помещениях небольшие запасы - муки, крупы, сахару, соли, чая . Это вызвало раздражение у товарищей и они часть конфисковали. Хуже всего произошел случай с полковником Длужневским, полковником генерального штаба. У них в подвале при обыске за каким-то ящиком нашли большой портрет царя Николая II. Товарищи заявили полковнику Длужневскому, что он как „монархист“ - еще надеется на возвращение монархии. Но ни слова не сказали, что его за это ждет.Он оправдывался тем, что совершенно не представляет, как этот портрет попал к нему.Обыски в Корпусе продолжались до вечера и товарищи ушли с небольшими запасами конфискованного продовольствия и с найденым портретом царя Николая. Вечером пришел к нам полковник Длужневский и рассказал о случившемся. На него и его семью происшедшее несчастие оказало огромное психологическое воздействие. Он твердил, что его арестуют и расстреляют. Мы его утешали, как могли. А через несколько дней к Виктору Павловичу пришла делегация от военного комиссариата во главе с самим комиссаром для официальных переговоров. Комиссар предложил Виктору Павловичу план организации в Корпусе курсов красных офицеров. Мотивировал этот план тем, что в Корпусе находятся все удобные условия для подобной организации - военный преподавательский состав, общежитие для курсантов, гимнастические залы … В.П. заявил, что он должен об этом плане посоветоваться с остальными коллегами и что план, по всей вероятности, будет всеми одобрен. План действительно был всеми принят положительно, в особенности ему радовался полковник Длужневский, так как с его принятием все последствия его „ужасного“ случая аннулируются. Заведующим курсами красных офицеров был назначен В. П. Канишин… а его заместителем .....Длужневский, тот самый, который уже готовился к „расстрелу“ за найденый у него в подвале портрет царя Николая. Это отношение к старым офицерам и в Сумах проводилось в духе политики всероссийского военного комиссара Троцкого. Троцкий, которому было поручено организовать Красную армию, предложил Ленину и Совнаркому план привлечения на широкой основе старых царских офицеров, в особенности высшего ранга, как „специалистов“ военного искусства, несмотря на их политические убеждения. Довод Троцкого, который он приводил и которым побуждал старых офицеров пересмотреть свое опозиционное отношение к советской власти заключался в том, что Россия, с какой бы властью она не была, существует как государство и как каждое государство нуждается для охраны своих границ от внешних врагов и „поддержания внутреннего порядка“ - сильную, хорошо организованную армию.Но дело формирования Красной армии осложнялось в том отношении, что сама-то советская власть не была настолько авторитетна, чтобы была признана на всей территории России. Наоборот,на всех окраинах России возникало в течении 1918-1920 годов движение народных масс под ведением старых генералов против советской власти. На севере – грозили иностранные интервенты-англичане (Архангельск), на юге – Деникин, на западе – Юденич, и наконец, на востоке – чехословацкие легионы и добровольческие отряды адмирала Кольчака.Но несмотря на все осложнения идея Троцкого – привлечение старых офицеров в организацию Красной армии - имела успех. К 1921-22 году Троцкому удалось сформировать армию, которая с успехом ликвидировала все военные противосоветские объединения.