Воспоминания от 14.11.1917 г.
(продолжение)
Приход советской власти в Сумы сопровождался не только преобразованием старых административных и хозяйственных органов и учреждением новых, но и репрессиями по отношению к населению. „Комиссия по борьбе с контр-революцией“ должна была себя проявить. Было арестованно несколько десятков граждан из числа торговцев, „самостийников“-украинцев, петлюровцев . Но так как помещение для такого количества арестованных (в таком небольшом городе как Сумы вообще не было настоящей тюрьмы … а лишь „временное“ помещение для случайных арестованных), то новые властители из „чрезвычайки“ устроили и лагерь для заложников. В этот лагерь стали делать „набор“, брали и отправляли туда всех, кто „не внушал доверие“, в особенности из интеллигенции. Попал туда и до смерти напуганный наш служащий в „Совнархозе“ (где я уже служил), бывший адвокат Попов . Кого я не спрашивал, никто мне не мог ответить - за что его послали в лагерь, наоборот, все мне говорили, что он никогда не интересовался никакой политикой. Я решил принять в нем участие и выяснить - за что его арестовали (был я тогда очень наивным человеком). Я попросил представителя профессионального союза созвать собрание служащих, на котором предпринять что-либо в защиту Попова. Собрание было созвано и я на нем предложил выбрать делегацию, которой поручить выяснить причины ареста и просить об его освобождении. Конечно выбрали меня как инициатора, но вторым делегатом никто не соглашался. Наконец я уговорил одного из нашего отдела согласиться. На другой день мы пошли в „чрезвычайку“. Там мы представились, предъявили полномочие от общего собрания и спросили, за что посажен в лагерь Попов? „А это дело наше“ – ответили. На это я возразил, что брать человека ни в чем неповинного и отправлять в лагерь, где человек уже сидит несколько дней без предъявления ему обвинения - это незаконно и мы все его сослуживцы просим его освободить. На это получили ответ – „когда придет время – будет освобожден!“ Тогда я попросил пропуск, чтобы его навестить в лагере. Мне дали и мы отправились в лагерь на окраине города. Лагерь - несколько деревянных бараков, окруженых колючей проволокой. Нас не пустили внутрь лагеря - а вызвали его к нам. Попов, высокий ростом с лицом заросшим щетиной, с впалыми глазами, в которых был страх. Свой арест он ничем не мог объяснить. Предположил только, что его забрали как адвоката, в качестве заложника на случай какого-нибудь выступления против советской власти. Мы его успокоили, что по всей вероятности его в скором времени выпустят. Он был очень рад нашему приходу. Через два дня его выпустили.
У Канышиных мы встретили Новый 1919 год. Встреча была не радостная! Что нас ждало впереди? Полная неизвестность, в особенности меня и Соню. После предложения большевиков организовать в Корпусе курсы красных офицеров для Виктора Павловича и остальных корпусных офицеров „как-будто“ „что-то“ стало выясняться. Но это „что-то“ никому не было по душе.
На другой день Нового года к Виктору Павловичу приходили поздравлять все служащие Корпуса. Был накрыт стол, как обычно,самыми разнообразными закусками и винами. Настроение у всех было далеко не веселое. У всех была одна мысль, что принесет Новый год?
Отпраздновали мы в последний раз и праздник Пасхи, который был в том году в апреле. Но гораздо скромнее, чем прежде. Но главные символы Пасхи - высокая баба (по украински, кулич – по русски) и творожная пасха были в центре накрытого стола. Поздравлять с праздником пришли все, проживающие в Корпусе. При Корпусе была домашняя церковь, в которой был настоятелем священник отец Виноградов. По воскресениям и праздникам он обычно служил богослужение, на которых присуствовали кадеты и преподаватели с семьями. Несколько раз были и мы с Соней. Перед приходом большевиков в Сумы, когда остро встал вопрос об эвакуации кадетов, должен был эвакуироваться с семьей и отец Виноградов. Церковь была закрыта. Забегая вперед, отмечу, с отцом Виноградовым судьба нас нас столкнула в городе Константинополь в Турции, далеко от России, в 1920 г., где и он оказался на положении эмигранта.
Курсы красных офицеров с января 1919 года работали нормально. Все офицеры - бывшей „кадетки“ приняли близко к сердцу дело воспитания и образования будущих офицеров Красной армии, считая это своим патриотическим долгом. Представители советской власти в Сумах и в Харькове были очень довольны ходом этих курсов. Наконец 1-го мая 1919 года настал день, когда участники курсов как учащиися, так и преподаватели показали перед высшими военными и гражданскими представителями советской власти найлучшие результаты четырехмесячного обучения на курсах. Как обычно, на небольшой площади в Сумах реред трибуной, где находились местные и приезжие большевистские главари, происходила манифестация во главе с новыми курсантами. Курсанты в количестве приблизительно 150 человек - все, как один так отчетливо „печатали“ шаг, что вызвали бурю аплодисментов всех присуствующих. В тот же вечер к нам пришел полковник Длужневский с докладом Виктору Павловичу о манифестации. Он заменял на „параде“ В.П., который из-за плохого самочувствия не присуствовал. В разговоре с Длужневским я заметил, что Длужневский не должен был бы так хвалиться результатами своей работы, забывая - „какой армии“ он готовит офицеров. Красная армия готовится вести войну не с внешним врагом, который пока что не грозит нашей Родине и а с врагом внутренним, т.е. с целым русским народом. На это полковник Длужневский возразил: „Какая бы власть в России не существовала - армия должна быть и находиться „вне“ политики“. „Но это может быть только в демократических государствах, но ни в коем случае социалистическом, каким большевики объявили Россию“ - ответил я. И на этом наша дискуссия кончилась…
Весной 1919 года , когда более или менее наладилось железнодорожное пассажирское сообщение с Москвой, Соня решила поехать в Москву навестить своих родных - родителей и братьев. Конечно, узнать и о положении моих родных. Для поездки она должна была получить разрешение в городском совете, что едет в Москву на одну неделю к родным.. Эта „бумажка“ нужна была потому, что по дороге в поездах производилось контролирование документов и багажа с целью борьбы со спекулянтами. Ехала Соня в так называемом „скором“ поезде Киев-Москва. Но по существу это был самый обыкновенный пассажирский поезд по скорости движения.
Путешествие Сони обошлось благополучно туда и обратно. То, что она рассказывала по возвращению из поездки, производило потрясающее впечатление. Общее положение в Москве, которое мы оставили в начале июля 1918 года за каких-нибудь несколько месяцев сильно ухудшилось и в политическом и в экономическом отношении. Все газеты были закрыты. Все политические партии - кроме коммунистической - были запрещены. Репрессии усилились. Всё население Москвы стало дрожать от страха, что вот-вот придут и к ним товарищи из чрезвычайки и будут делать обыски и возможно заберут кого-либо из членов семьи. Что касается экономического положения, то оно обострилось до такой степени, что очень часто основных продуктов, хлеба,молока, муки, сахара (о мясе и думать было нечего!) вообще не выдавали. Москвичи ездили в деревни, чтобы не за деньги… а путем „товарообмена“, за ценные вещи достать хоть немного съестных припасов. Слава Богу, все родные Сонины и мои, были более - менее в порядке. Кое как поддерживали свое полуголодное существование. Когда обо всем этом рассказывала Соня, то совесть моя сильно страдала. В Москве мои родные голодают – а я живу в прекрасных условиях и не могу помочь им.
Поездка Сони (отвезла кое-что из продовольствия) была последней нашей связью с нашими родными. В том же 1919 году мы были захвачены событиями, которые на несколько лет прервали нашу связь.
В виду того, что бывший Кадетский Корпус находился довольно далеко от города и не желая обременять тётю Клавдию лишними заботами, мы с Соней решили переехать в город – снять там комнату. Тем более, что я, как помощник заведующего „важного“ отдела военных заготовок получал уже приличную зарплату, которая позволяла в то время „прилично существовать“, т.е. в виду недостатка продуктов - „сводить концы с концами“. Что касается моей работы в Учетно-контрольном подотделе отдела военных заготовок, то она сводилась, как и у остальных служащих прежде всего к разговорам „о текущих событиях“. Ну а в действительности моя работа сводилась к писанию всяких „отношений“ в различные мастерские и фабрики, где были заказы на военное обмундирование – белье, гимнастерки, брюки… Иногда должен был лично посещать мастерские, чтобы удостовериться о состоянии заказов, и толкать их выполнение, что было труднее всего, потому что в мастерских рабочие и работницы больше разговаривали … чем работали.
Советские же органы власти, в особенности военный комиссар лихорадочно предпринимал меры к организации и снабжению новых воинских подразделений. С приходом советской власти была сначала объявлена мобилизация унтер-офицеров. А несколько позднее и общая мобилизация запасных и молодёжи от 21 года. На счастье, я получил отсрочку. О том, что происходило на юге Украйны, об образовании добровольческих отрядов на Кубани и Дону, о столкновениях и целых боях вокруг Екатеринодара и в самом городе, - мы узнавали только по слухам. Сумская газетка, которая выходила на украинском языке при гетмане, с приходом большевиков стала выходить на русском языке (забыл ее название) конечно о том, что происходило на юге или вовсе ничего не сообщали, или очень коротко - вроде того „белогвардейские банды под командой генералов, предателей Родины при встрече с отрядами Красной армии были разбиты и ликвидированы“. В действительности там происходили обратные явления, слухи о которых распространялись как между служащими „Совнархоза“, где я служил, так между офицерами бывшего Кадетского Корпуса, куда мы с Соней ходили довольно часто.
Конечно, главари во всех советских органах как в Харькове, так и в Сумах, отлично были информированы о том, что в действительности происходило на юге и что они старались скрыть от населения. Но наконец и до нас докатились слухи о том, что Добровольческая армия при широкой поддержке населения успешно продвигается к Харькову.
В мае и июне 1919 г. было интересно наблюдать поведение и лица „товарищей“, которые с каждым днем становились нервнее и растерянее. Советские органы готовились к эвакуации на север, откуда только недавно пришли. Но так как „шила в мешке не утаишь“, то и население города Сумы, узнав о ситуации „на фронте“ стали решать, что делать, если Добровольческая армия подойдет к Сумам? Большевики не настаивали на эвакуации всего населения …а только тех, кто связан был с советскими органами и … членов партии. Военный комиссар настаивал на том, чтобы все офицеры, участвовавшие в обучении красных юнкеров - были эвакуированы. Но общее настроение всех офицеров было против этого. Лично для меня вопрос об эвакуации не существовал, потому что я твердо решил вступить в ряды Добровольческой армии.
